Другая жизнь - Филип Рот Страница 40

Для празднования Шаббата на стол была постелена очень красивая белая скатерть с кружевной оторочкой. Сама кухня была устроена в углу небольшой гостиной, сверху донизу заставленной стеллажами, на которых громоздились книги. За обедом собралось восемь человек: жена Липмана (она же преподавательница иврита в группе моего брата) и двое детей семейства Липманов: девочка восьми лет и мальчик пятнадцати. Мальчик, ставший уже асом по стрельбе, отжимался сотни раз дважды в день, утром и вечером, чтобы через три года, когда придет пора служить в армии, он был физически подготовлен к тренировкам в отряде десантников. К Липманам также пришли их ближайшие соседи — семейная пара, которую я уже видел у сарая в день моего приезда: слесарь по имени Буки и его жена Дафна, та самая, что при знакомстве сразу же сообщила мне, что она еврейка по рождению. И наконец, там были два брата Цукермана.

Липман, так же как Генри и его сосед, слесарь по металлу, был при полном параде: по торжественному случаю он побрился и надел свежевыстиранную, отглаженную рубашку с заутюженным воротничком и светлые хлопчатобумажные брюки. Ронит и Дафна, которые утром ходили в беретах, теперь замотали головы белыми платками и так же, как их мужья, переоделись в чистое для вечернего празднества. На всех мужчинах были ермолки — я тоже водрузил себе на голову кипу, подаренную мне Липманом, едва я переступил порог его дома.

Пока мы поджидали к ужину соседей, а Генри, как добрый дядюшка, играл с липмановскими детьми, Липман специально для меня отыскал на своих полках томики Данте, Шекспира и Сервантеса в немецких переводах, которые смогли унести с собой его родители, бежавшие вместе с ним в Палестину. Даже для аудитории, состоявшей из одного человека, Липман выступал, как перед залом суда: он был похож на легендарного адвоката-крючкотвора, который то прибегал к громогласному крещендо, то переходил на вкрадчивое диминуэндо, взывая к чувствам присяжных заседателей.

— Когда я учился в нацистской школе в Германии, разве мог я мечтать о том, что когда-нибудь буду сидеть вместе со своей семьей за столом в собственном доме в Иудее и праздновать Шаббат? Кто мог поверить в это при власти нацистов? Евреи в Иудее? Евреи, вернувшиеся в Хеврон? То же самое сегодня можно услышать в Тель-Авиве. Если евреи снова поселятся в Иудее, то Земля перестанет вращаться вокруг своей оси! Но разве мир перестал вертеться? Разве Земля перестала вращаться вокруг Солнца, когда евреи вернулись на свою библейскую родину? Ничего невозможного нет. Еврею только надо понять, чего он хочет, — тогда он сможет действовать, и его цель будет достигнута. Еврей не может испытывать усталость, еврей не может быть утомленным, он не имеет права ходить и скулить: «Отдадим арабам все, лишь бы они нас не трогали». Потому что арабы заберут все, что им отдали, и затем продолжат войну, и тогда неприятностей станет еще больше. Ханок сказал мне, что ты был в Тель-Авиве. Тебе случаем не довелось поболтать с этими милашками, этими добродетельными святошами, которые изображают из себя гуманистов? Гуманисты хреновы! Их, видите ли, смущает вопрос: как выжить в джунглях? В джунглях, где они окружены волками со всех сторон!

У нас здесь есть слабаки, мягкотелые людишки, которые называют свою трусость еврейской нравственностью! Только дайте им действовать во имя их еврейской нравственности, и это приведет к нашему полному уничтожению! А потом весь мир скажет, что евреи сами накликали на себя беду, они снова будут виноваты во всем, виноваты во втором холокосте, так же как были сами виноваты в первом. Мы пришли сюда не для того, чтобы устраивать все новые и новые кладбища. Мы пришли сюда жить, а не умирать. С кем ты разговаривал в Тель-Авиве?

— С другом. С Шуки Эльчананом.

— А-а, наш великий интеллектуал, журналист. Ну конечно. Все на потребу Западу. Каждое его слово напоено ядом, каждое, что выходит из-под пера этого мерзкого писаки! Что бы он ни марал, один глаз его обращен на Париж, другой — на Нью-Йорк. Ты знаешь, какая у меня мечта? Моя заветная мечта? Я хочу, когда у нас будут средства, основать в нашем поселении — наподобие музея восковых фигур мадам Тюссо — Музей Ненависти, музей ненависти евреев к самим себе. Я только боюсь, что там места не хватит для всех Шуки Эльчананов, которые только и делают, что осуждают Израиль, и готовы кровь пролить за арабов. Они очень чутки ко всякой боли, эти людишки, они чутки ко всякой боли, и поэтому они сдаются; они не желают побеждать, они не желают проигрывать — нет, они хотят проиграть так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Еврей, отстаивающий правое дело арабов! Знаешь, что арабы думают о таких людях? Они думают: «Он ебнутый или предатель? У него что, крыша поехала?» Они считают, что это знак предательства, знак измены, они думают: «Чего ради он бросился защищать нас, а не свой народ?» В Дамаске ни одному психу ненормальному даже в голову не придет встать на сторону евреев!

Ислам не та цивилизация, где можно допускать сомнения, как в цивилизации эллинизированных евреев. Еврей всегда винит себя за то, что происходит в Каире. Он винит себя за то, что происходит в Багдаде. Но, уверяю тебя, ни один человек в Багдаде не будет винить себя за то, что происходит в Иерусалиме. Их цивилизация — не цивилизация для сомневающихся. Их цивилизация — для уверенных в себе. Ислам не создан для милашек и добродетельных святош, которые хотят быть уверенными в том, что не делают дурных вещей. Ислам хочет только одного: победы и торжества. Ислам хочет вырезать Израиль, как раковую опухоль из тела исламского мира. Мистер Шуки Эльчанан — это человек, живущий на том Ближнем Востоке, который, к великому сожалению, не существует. Мистер Шуки хочет подписать с арабами листок бумаги и отдать его обратно? Нет! История и нынешняя действительность определяют будущее. А не клочки бумаги! Это Ближний Восток, а это — арабы, и любые бумажки здесь бесполезны. С арабами нельзя заключать договоры. Сегодня в Вифлееме один араб сказал мне, что он мечтает о Яффо и что однажды он обязательно вернется туда. Сирийцы убедили его: держись, не сдавайся, продолжай швырять камни в школьные автобусы — и когда-нибудь все это снова будет твое, ты вернешься в свою деревню под Яффо, и у тебя будет все, чего ни пожелаешь. Вот что говорил мне этот араб: он обязательно вернется, даже если на это ему понадобится две тысячи лет, как евреям. И знаешь, что я ему ответил? Я ответил ему: «Я уважаю арабов, которые хотят захватить Яффо». Я сказал ему: «Продолжай мечтать. Давай, мечтай о Яффо, и когда-нибудь, если соберешься, несмотря на сотни подписанных бумаженций, ты отнимешь его у меня силой». Потому что он не такой гуманный, этот араб, что бросается камнями в Вифлееме, как твой мистер Шуки Эльчанан, который пишет статьи в Тель-Авиве на потребу Западу. Араб ждет, и когда он видит, что ты слаб, он рвет на клочки свой договор и нападает. Мне очень жаль расстраивать тебя, но я не могу прикидываться таким добреньким, как мистер Шуки Эльчанан и все остальные эллинизированные евреи из Тель-Авива с их европейским типом мышления. Мистер Шуки Эльчанан боится встать у руля и быть хозяином. А почему? Да потому, что он ждет одобрения гоим. Но меня не интересует одобрение гоим — меня интересует выживание еврейского народа. И если та цена, которую я за это плачу, заслуживает порицания, что ж, прекрасно. Мы все равно заплатим ее, и лучше сразу, а то в рассрочку выйдет дороже.