Повестка дня - Эрик Вюйар Страница 4

Итак, мы говорили о визите вежливости. Вместе с тем 5 ноября, примерно за двенадцать дней до того, как лорд Галифакс приехал обсуждать с немцами мир, Гитлер рассказал командующим армиями о своем плане оккупации части территорий Европы. Сначала требовалось завоевать Австрию и Чехословакию. В Германии тесновато, и поскольку воплотить все мечты невозможно, взгляд устремляется к туманным горизонтам, а мания величия в сочетании с паранойей делает эти горизонты просто неотразимыми, особенно после бреда Гердера и разглагольствований Фихте, после того как Гегель воспел дух народа, а Шеллинг пожелал, чтобы сердца соединились — после всего этого понятие жизненного пространства было не внове. Собрание, разумеется, проводилось тайно, и понятно, какая атмосфера царила в Берлине перед приездом Галифакса. Это еще не все. Восьмого ноября, за неделю до визита, Геббельс открыл в Мюнхене большую выставку изобразительного искусства под названием «Вечный жид». Такие вот декорации. И это при том, что все знали о зверских планах нацистов. Пожар в Рейхстаге 27 февраля 1933 года, открытие Дахау и стерилизация душевнобольных в том же году, «Ночь длинных ножей» на следующий год, закон об охране германской крови и германской чести, расовый учет 1935 года — мощная деятельность.

В Австрии, на которую распространились амбиции рейха, нацисты в 1934 году убили канцлера Дольфуса, коротышку, прибравшего власть к рукам. Шушниг, его преемник, продолжил развивать политику авторитаризма. В течение нескольких лет внешняя политика Германии была весьма лицемерной и состояла из преступлений, шантажа и взяточничества. Спустя примерно три месяца после визита Галифакса Гитлер окончательно распоясался. Шушнига, маленького австрийского деспота, вызвали в Баварию, настало время политики диктата; эпоха тайных операций осталась позади.

Двенадцатого февраля 1938 года Шушниг приехал в Берхтесгаден на встречу с Адольфом Гитлером. На вокзале его видели в лыжном костюме, поскольку в качестве алиби он придумал зимний отдых. Пока в поезд загружали спортивное снаряжение, в Вене устраивали карнавал. Это были самые веселые, праздничные и одновременно зловещие дни в истории. Фанфары, кадриль, фейерверки. Повсюду играли вальсы Штрауса — верх элегантности и шарма, продавали сладости. Венский карнавал, конечно, не так известен, как венецианский или бразильский. Здесь не носят удивительных масок и не танцуют танго. Нет. В Вене проходят балы. Один за другим. Но это огромный праздник. Католическое сообщество и корпорации организуют торжества. Так что, пока Австрия агонизирует, люди танцуют и веселятся, канцлер, переодетый в лыжника, сбегает под покровом ночи.

Утром на вокзале Зальцбурга собирался кордон жандармов. На улице было холодно и сыро. Машина, в которой ехал Шушниг, мчалась мимо аэродрома, затем вырулила на автостраду; глядя на серое небо, австрийский канцлер глубоко задумался. Езда в автомобиле и падающий снег его убаюкивали. Любая жизнь ничтожна и одинока, любой путь печален. Недалеко от границы Шушниг ощутил страх, ему показалось, что истина совсем близко; он посмотрел на голову водителя.

На границе Шушнига встретил фон Папен. Его вытянутое элегантное лицо внушило канцлеру уверенность. Когда Шушниг пересаживался в другой автомобиль, дипломат объяснял, что на совещании будут присутствовать три немецких генерала. «Надеюсь, вы не возражаете?» — небрежно бросил фон Папен. Попытка запугать канцлера была слишком очевидна. Именно грубая манипуляция лишает дара речи. Люди не осмеливаются открыть рот. Чересчур вежливый и робкий человек, живущий внутри нас, отвечает за нас; он заявляет прямо противоположное тому, что следовало бы сказать. Так Шушниг не выразил ни малейшего неудовольствия, и автомобиль поехал вперед как ни в чем не бывало. Канцлер неподвижным взглядом созерцал обочину, сидя рядом с фон Папеном, когда их обогнали военный грузовик и две бронированные машины СС. Австрийский канцлер чувствовал смутную тревогу. Зачем он полез в осиное гнездо? Автомобиль подъезжал к Берхтесгадену. Шушниг пытался отогнать от себя неприятные мысли и сосредоточился на красоте сосновых вершин. Он молчал. Фон Папен тоже. И вот они попали в Бергхоф, ворота открылись и закрылись. Шушнигу показалось, что он угодил в смертельную ловушку.