Моя любимая сестра - Джессика Кнолл Страница 4

Келли вздохнула.

– Однако здесь есть клиентская база.

Я поставила на стул коробку с пончиками из Grindstone. Я уже съела два – с классическим бостонским кремом и с черникой и базиликом, покрытый лимонной рикоттой. Сахар сдавил мое горло обжигающим кольцом, требуя добавки. «Вкусная еда – лучше оргазма», – говорят люди, но это не совсем верно. Ты ешь до оргазма, это создание чего-то великого, удивительно мучительный призыв продолжать и продолжать. Очень многие женщины отказывают себе в этом удовольствии, и я давно решила, что не стану одной из них.

Каждая третья девушка обменяет год жизни на идеальное тело. Не потому, что женщины поверхностны или что у них неправильные приоритеты. А потому, что общество делает невыносимой жизнь полных женщин. Я – часть небольшого, но растущего меньшинства, намеренного это изменить. SPOKE – первая студия фитнеса, которая ничего не говорит о преобразовании тела, потому что многочисленные исследования доказывают, что физическая красота не имеет ничего общего со здоровьем. По-настоящему здоровые люди – это те, кто чувствует себя нужным, любимым, поддерживаемым и кто занимается любимым делом. Таким людям плевать, что они не влезают в джинсы двадцать шестого размера.

– Давай так, – говорю я Келли. – Я ничего не говорю о том, что ты впервые в Монтоке, а ты рассмотришь бесплатное членство для местных.

– Нет, Бретт, – в своей манере ответила Келли. – Кому-то в нашей семье нужно окончить колледж.

– Неполное образование в Дартмуте равно полной степени в городском университете Нью-Йорка, – указала я.

– Я получу стипендию, – вмешалась Лайла. Этот маленький идеальный ангел отыскал веник и подметал вокруг мата для йоги – там было грязно, а инструктора будут проходить собеседование босыми. Когда родилась Лайла, доктор сказал, что у нее двадцать пять процентов моих генов, но, я думаю, с тех пор эти гены несколько раз размножились и поделились. Вести аккаунт в Инстаграме и онлайн-магазин, продающий изделия имазигенских женщин, – идея Лайлы. Лента пестрит великолепными ковриками из лоскутков, изделиями из керамики и оливковым маслом холодного отжима, а весь доход уходит женщинам гор Высокого Атласа. Лайла, как и ее тетя, руководствуется сердцем, а не кошельком. Для этого у нас есть Келли.

– Не так просто получить стипендию, Лайла, – возразила Келли. – Особенно в хороший университет.

– Уф, – выдохнула я, долго глядя Лайле в глаза, ее улыбка бросала мне вызов – мол, скажи это. – Думаю, у нее все будет хорошо.

– Не надо, Бретт, – пробормотала Келли, затем плюхнулась на стул, а ее дочь продолжила подметать пол.

Я подошла к ней и, положив руки на спинку стула, наклонилась так, чтобы она ощутила в моем дыхании лавандово-розовый «мы могли просто заехать в Dunkin» пончик с маком.

– Знаешь, притворяться дальтоником так же оскорбительно, как и говорить слово «черномазый».

Келли оттолкнула мое лицо ладонью.

– Прекрати.

Вышло похоже на мольбу уставшего человека. Келли – мама и до настоящего момента уставала так, что мне, бездетному индивидууму, возглавляющему многомиллионную корпорацию, трудно даже представить.

Келли родила Лайлу в девятнадцать – хотела этим выразить неповиновение нашей умершей матери. Келли взрослела под давлением матери: прилежно училась, брала уроки игры на пианино, занималась благотворительным фондом, не отказывалась от репетиторов для сдачи SAT, редакторов эссе для поступления в колледж, тренеров для собеседований в колледж, поступила в Дартмутский университет, ходила на летние сессии на медицинском и, наконец, связалась с международной школой глобального здравоохранения в Северной Африке, из которой вернулась сиротой, беременной и до ужаса сдержанной. В традиционном плане нашу маму строгой не назовешь. Она постоянно пребывала в депрессии, была вялой и способной расплакаться из-за какого-то пятнышка на блузке. Келли была придворным шутом, но вместо того, чтобы забавляться и рассказывать шутки, она получала отличные оценки и влегкую играла Баха. Когда наша мама умерла (после трех инсультов), Келли освободилась от обязанностей. Мне все еще непонятно, почему она решила отпраздновать свою свободу, обзаведясь очередными наручниками, но тогда у нас не было бы Лайлы, которая на подсознательном уровне должна любить мою сестру больше, чем меня. Но это не так. И я, и Келли это знаем. Настоящая превратность судьбы.

Потому что в старшей школе меня никто не любил. Я курила травку вместо урока испанского, проколола нос, завтракала крекерами с сыром и все больше и больше становилась похожей на маму – вопиющее преступление. Я никогда этого не понимала. Может, Келли и получила гены стройности, но мы с мамой могли похвастаться лицом. Как-то раз один парень из старшей школы сказал, что если переставить мою голову на тело Келли, то получится супермодель. В этом-то и проблема воспитания девочек – мы обе были польщены. Одна из нас даже сделала ему минет.

* * *

Эрин возвращается из уборной, встряхивая влажными руками.

– Там нет бумажных полотенец, – сообщает она. Я просовываю руку в толстовку и прихожу ей на помощь. На мгновение наши пальцы переплетаются через махровую ткань, и мы чувствуем, что наши руки одного размера. Мне нравится знакомить других женщин с прелестями равенства.

– Спасибо.

Эрин покраснела. Она садится и нажимает кнопку воспроизведения на диктофоне, бросив на меня сердитый взгляд. Я поднимаю руку и пожимаю плечами – без понятия, как это произошло, – и она отвлекается на блеснувшее кольцо.

– А, – произносит она, – вот и знаменитое кольцо.

Я вытягиваю руку, чтобы мы обе могли восхититься золотым кольцом на моем мизинце.

– Для меня это как коктейль-тайм в клубе, – говорю я, – но к дизайну я не имею никакого отношения.

Когда шоу продлили на третий сезон, Джен, Стеф и я поняли, что мы – единственные из оригинального состава, и Стеф подбросила идею изготовить кольца, чтобы отпраздновать это важное достижение. Она отправила мне ссылку на сайт дизайнера компании Гвинет Пэлтроу, где стоимость за один дюйм позолоты достигала ста восьмидесяти долларов, плюс цена за гравировку СС, Стойкие Сестры. Это было до 23,4 миллионов долларов, до контракта на книгу и гонораров, которые все еще не сделали меня богатой, потому что в Нью-Йорке очень сложно быть богатым. «А Claire’s еще существует?», – написала я в ответ. Стеф ответила: «За мой счет». Многое было за счет Стеф, и что бы она ни говорила, ей это нравилось. Иногда я замечаю, как Келли смотрит на кольцо. Она застенчиво отворачивается, поняв, что ее застукали, словно парня за разглядыванием сисек, когда ты наклоняешься, чтобы поднять что-то с пола.

Взгляд Эрин проходится по моей обнаженной руке.

– Новая?

Я напрягаю бицепс. Я не из тех, кто набивает тату на шее или на запястье.

– Мужчина нужен женщине…

– Как велосипед рыбе, – заканчивает Эрин. Мои чертовы мемуары должны называться: «Еще одна натуралка флиртует (и мне это нравится)».