Привязанность - Изабель Фонсека Страница 4

Она гадала, как по-настоящему зовут Существо 2. Ее ли это дело? Может, ей просто самой открыть электронную почту? А почему бы и нет — она ведь уже вскрыла то письмо. Конечно же, у нее есть на это право, вне зависимости от того, будет ли она в состоянии перенести то, что может там обнаружить. Ясно, что они только что виделись, предположительно во время недавней поездки Марка в Лондон, и Существо 2 пытается это продолжить. Все еще заполняя бланк, Джин представила себе мужской его вариант, в котором один вопрос был бы о количестве эякуляций, а другой — о количестве произведенных детей. Но у них нет таких бланков для мужчин, и на Сен-Жаке нет мужской клиники — хотя, полагала она, в единственной на острове больнице содержатся в основном старикашки, уложенные на ряды коек из стальных трубок, и обитатели ее взирают из высоких окон на других старых хрычей, еще достаточно прямостоящих, чтобы катать шары по песку под джаракандовыми деревьями, опушенными лавандой.

Джин давно заметила, что женщины на Сен-Жаке, в отличие от мужчин, не задерживаются на площади. Когда их репродуктивная функция иссякает, они начинают все больше напоминать своих мужей — толстеют, уплощаются и даже пускают ростки бакенбард — но у них никогда не бывает времени на боулинг, и когда они спешат мимо, искусно балансируя покупками у себя на головах и на бедрах, то площадь, должно быть, выглядит для них не чем иным, как приемным покоем больницы. В любой другой день Джин воспользовалась бы этим временем, чтобы на скорую руку сметать из таких мыслей колонку, но сидя здесь сейчас, ошеломленная и неподготовленная, она могла вообразить лишь бесконечную процессию старух, согбенных под тяжелыми ношами и шаркающих ногами в одной-единственной цепочке…

Она вернула заполненную форму и, чтобы как-то справиться с паникой, попыталась думать в хронологическом порядке, вспомнить, с какой целью они сюда приехали. Что касается Марка, то для него время, проведенное на острове, означало пробу жизни на пенсии. Ему было только пятьдесят три, но эту фазу он планировал столь же усердно, как и свои многочисленные деловые поездки. По сути, его уход в отставку мог оказаться деловым предприятием: он снова и снова говорил о посвященной миру рекламы настольной игре, которую он собирался, по его выражению, изобрести, а назвать ее, по его мысли, можно было бы просто «моя пенсия». Коктейли на террасе были введены в обиход много раньше; он, по крайней мере, установил на задней террасе свой мольберт. Ей приятно было думать, что он будет больше находиться рядом. Но сейчас она недоумевала. Не было ли его преувеличенно пенсионное поведение избыточной компенсацией за исступленную запоздалую гульбу, когда он уезжал куда-нибудь без нее?

Джин никогда даже не подумывала о том, чтобы не работать. Наоборот: когда оба они постареют, дела только пойдут в гору. Зрелый возраст, и чем старше, тем лучше, для нее, пишущей на темы здоровья, будет сущим благом — все эти новые лекарства, которые надо охватить, и такое множество проницательных читателей, читателей, обретаемых со временем. Это было единственное, насчет чего она не сомневалась, что они им располагают, — время. Она всегда полагала, хотя сейчас это казалось ей наивным, что порознь они окажутся лишь после смерти.

В клинике практически никого не было — только дама в тюрбане и Джин. Почему же это тянется так долго? Прислонив голову к стене, она смотрела на гериатрический вентилятор. Нависшие над ней ужасы — неверность, отрицания и взаимные обвинения, разъединение — заставляли ее жаждать, почти физически, передышки в более невинном времени. Закрыв глаза, она перенеслась на тридцать пять лет назад, в Адирондак. На те танцы в конце лета, когда все стулья в зале с высоким потолком из гофрированного железа сдвинуты к стенам, и с одной стороны неловко держатся за свои сидения девочки в ситцевых и льняных платьях, а напротив располагаются мальчики, чьи смоченные водой и приглаженные волосы разделены отчетливым пробором, и никто не смотрит друг на друга. Все слушают, как выкликает номера остриженный под машинку староста лагеря, и, когда выдвигается очередная шеренга мальчиков, Джин старается не думать о том, что она останется невыбранной. До-си-до! Поворачивайте, партнершу, поворачивайте! Ныряйте за устрицей, выкапывайте моллюска! Джин надо, чтобы ее выбрали. Это лучший вечер лета, и он уже наполовину прошел. И продвигается дальше в этой долине, и ты вращаешься влево и вправо… и ты кружишься с девочкой, которая, быть может, тебя любит, и ты кружишься со своей девчонкой с Красной речки.

Опять кто-то назвал ее имя. Ее провели по длинному гулкому коридору, пропустили в маленький смотровой кабинет и покинули.

Интрижки просто так не случаются, сказала себе Джин, не уверенная, следует ли ей раздеваться или просто ждать. Должна быть какая-то причина; если бы только она могла как следует над этим подумать, то, вероятно, уже поняла бы, в чем она состояла. Она попробовала, но ничего не обнаружила. Ей было известно, что Марк нравится женщинам, что они считают, что им повезло, если за столом их усаживают рядом с ним. Конечно, так они и считают — каждая из них. Марк красив и остроумен, но держится не слишком вызывающе. С большинством людей он чувствует себя непринужденно, и он откровенный ценитель прекрасного пола. Насчет этого у Джин не было никаких сомнений, как и насчет того, что ему не нравится, когда чужие жены загоняют его в угол. Она полагала, что у него бывают шансы — у успешных самцов они всегда случаются, задолго до того, как люди отделились от обезьян, — но она также была уверена, что он чтит добродетель, делает свою работу, платит налоги и спит спокойно.

И она знала, как бы ни неприятно было ей это признавать, что однажды летом в Бретани у него случилось сексуальное наваждение, за более чем десятилетие до того, как они даже познакомились. Вследствие этого он и теперь любил все французское: французских клиентов, означавших, что придется больше времени проводить во Франции; французское вино, французские острова, французских актрис, французское масло — безвкусные, по мнению Джин, колоды несоленого жира. Как «сладкие бедра» Существа 2? Что за особа называет свои собственные бедра «сладкими»? Но она не имела ничего против французских тараканов в голове у Марка, пусть даже из-за поездки в Париж он пропустил рождение их дочери. Энергичные восторги, всесторонние восторги — вот что в нем очаровывало.

— Наденьте вот это, — сказала внезапно появившаяся сестра и оставила Джин наедине со сложенной зеленой накидкой. В ней имелся большой вырез для головы, а бока были открыты, так что она свешивалась с туловища, как переметная сума. Одетая таким образом, она скрестила голые руки, оглядела тесный смотровой кабинет и стала ждать дальше.

О, это мертвое время, проводимое в ожидании, особенно в бедных странах… оно преобразует всякого, кто занят своими повседневными делами, в жертву бедствия, стоящую в очереди за утешением. Массовый паралич — феномен, по ее мнению, способный потягаться с массовой миграцией, достойный международных договоров, конвенций, филантропического интереса. А что это сулило Джин? Ей откуда-то было известно, что, не сумев войти в конфронтацию с Марком сразу же, она вступила в самую крупную за всю свою жизнь игру ожидания.

В кабинете имелся обитый войлоком стол и еще один летаргический вентилятор, а в углу, возле высокого окна, стояла старомодная плетеная вешалка для шляп, на которую Джин повесила свою одежду, осторожно сунув лифчик под свой ребяческий сарафан, а сложенное письмо — в нагрудный карман ребяческого сарафана. Другой стоячий предмет заполнял центр комнаты, состоял из нержавеющей стали и стекла и был снабжен множеством шкал и рычагов — этакая футуристическая штуковина из прошлого. После десятилетия ежегодных маммографий Джин знала и саму машину, и порядок работы на ней. И вот она снова здесь, раздетая, утомленная, охваченная ужасом. Она попыталась отстраниться, обдумывая альтернативные использования «Сенографа» с этим его моторизованным компрессорным устройством: автомат для выпечки пирожков, телефонная будка, механический лакей, машина времени.