Повседневная логика счастья - Габриеле Зевин Страница 4

На кухне явственно запахло виндалу, но на таймере оставалось еще семь с половиной минут.

Надо было чем-то себя занять. Желательно физическим трудом, не требующим особых усилий.

Он спустился в подвал и принялся резать канцелярским ножом картонные коробки из-под книг. Разрезал, расправил, сложил. Разрезал, расправил, сложил.

Эй Джея жег стыд за то, как он обошелся с девушкой из «Найтли». Она же не виновата, что он не знал о смерти Харви Родеса. Странно, что ему никто ничего не сказал.

Разрезал, расправил, сложил.

Впрочем, кто-то ведь наверняка говорил. Электронную почту Эй Джей просматривал невнимательно, а к телефону вообще не подходил. Может, его и на похороны звали? Не важно, он все равно бы не пошел. Они с Харви Родесом были едва знакомы. И точка.

Разрезал, расправил, сложил.

Все же… За последние шесть лет они провели вместе много часов. Ни о чем, кроме книг, не говорили. Но разве книги — не самое сокровенное в его жизни?

Разрезал, расправил, сложил.

И так ли уж часто удается встретить человека, вкусы которого совпадают с твоими? Единственный серьезный спор разгорелся у них по поводу Дэвида Фостера Уоллеса. Случилось это вскоре после самоубийства писателя. Эй Джея выводил из себя благоговейный тон посвященных ему посмертных панегириков. Кроме одного приличного (хоть и не слишком глубокого и неоправданно затянутого) романа и нескольких малозначительных эссе, Уоллес ничего не написал.

— «Бесконечная шутка» — шедевр, — говорил Харви.

— «Бесконечная шутка» — испытание на выносливость. Если ты дочитал ее до конца, у тебя нет другого выбора, кроме как сказать, что она тебе понравилась. Иначе придется признать, что ты зря потратил время, — возражал Эй Джей. — Это красиво написанная пустышка, мой друг.

Харви побагровел лицом и навис над столом.

— Ты говоришь так обо всех писателях, которые родились в одно десятилетие с тобой!

Разрезал, расправил, сложил.

К тому времени, когда Эй Джей вернулся на чердак, виндалу почти остыл. Если повторно разогревать его в этом пластике, недолго и рак заработать.

Эй Джей поставил пластиковый контейнер на стол. Первый кусок обжигал язык. Второй был холодным как лед. Блюдо для мишки-папы и мишки-сына. Эй Джей швырнул тарелку об стену. Как мало он значил для Харви и как много Харви значил для него.

Почему так отвратительно жить одному? Да потому, что беспорядок, который ты устраиваешь, кроме тебя некому убирать.

Нет. На самом деле проблема одиночки в том, что никого не интересует, почему тебе плохо, и никому нет дела, с какой стати тридцатидевятилетний мужчина бросается упаковкой виндалу, точно несмышленый карапуз. Эй Джей налил себе бокал мерло, застелил стол скатертью и пошел в гостиную. Щелкнул замком книжного шкафа, оборудованного системой климат-контроля, и снял с полки «Тамерлана». Вернулся на кухню и прислонил книгу к спинке стула, который обычно занимала Ник.

— Твое здоровье, засранец, — обратился он к тонкому томику.

Эй Джей выпил и налил себе еще. Осушив второй бокал, он дал себе обещание что-нибудь почитать. Кого-нибудь из давних любимцев. «Старую школу» Тобиаса Вулфа, к примеру. Хотя лучше, конечно, что-нибудь новенькое. О чем там распиналась эта чудачка из «Найтли»? «Цветок запоздалый»? Бррр. Он ни за что не изменит своего мнения. Нет ничего хуже слюнявых воспоминаний вдовцов. Особенно если ты, как Эй Джей, уже двадцать один месяц как овдовел. Ломан не виновата. Откуда ей было знать о его банальной личной трагедии? Господи, как же ему не хватает Ник. Ее голоса, шеи, даже подмышек. Они были шершавыми, точно кошачий язык, и в конце дня пахли молоком, которое вот-вот скиснет.

Три бокала спустя Эй Джей отключился прямо за столом. При росте пять футов семь дюймов и весе 140 фунтов он даже замороженным виндалу не подкрепился. Нынче вечером он точно ничего не прочтет.

— Эй Джей, — раздался шепот Ник. — Ложись-ка спать.

У него и правда слипались глаза. Люди затем и пьют, чтобы забыться.

Сотканное из винных паров привидение жены помогло Эй Джею подняться.

— Это свинство, умник. Понимаешь?

Он кивнул.

— Быстрозамороженный виндалу и красное вино за пять долларов.

— Я отдаю должное освященным веками обычаям предков.

Вместе с привидением он поплелся в спальню.

— Поздравляю, мистер Фикри, вы превращаетесь в настоящего алкоголика.

— Прости, — сказал он.

Она уложила его в постель. У нее были каштановые, коротко стриженные волосы.

— Ты подстриглась, — сказал Эй Джей. — Непривычно.

— Ты ужасно вел себя с той девушкой.

— Это из-за Харви.

— Разумеется, — сказала она.

— Не люблю, когда умирают знакомые.

— Поэтому ты и Молли Клок не увольняешь?

Он кивнул.

— Так нельзя.

— Можно, — возразил Эй Джей. — Я так жил и буду жить.

Она поцеловала его в лоб.

— Я просто говорю, что не хотела бы для тебя такой жизни.

И ушла.

В аварии не было виноватых. Ник отвозила домой писателя, который приезжал к ним на авторский вечер. Наверное, торопилась на последний автомобильный паром до Элиса. Возможно, на дорогу выскочил олень, и она пыталась его объехать. Или ее подвела зимняя массачусетская дорога. Этого уже никто никогда не узнает. Коп в больнице спрашивал, не была ли она склонна к суициду.

— Нет, — ответил ему Эй Джей, — ничего похожего.

Она была на третьем месяце беременности. Они пока никому не говорили. Им уже приходилось обжигаться. Сидя в комнате ожидания при морге, Эй Джей жалел, что они никому ничего не сказали. По крайней мере, у них был бы короткий период счастья перед длинной эпохой… Чего? Он еще не подобрал этому названия.

— Нет, она не была склонна к суициду. — Эй Джей помолчал. — Она ужасно водила, но не желала этого признавать.

— Да, — сказал коп. — Тут никто не виноват.

— Многие так говорят, — отозвался Эй Джей. — Но виноватые есть. Это она. Зачем она так глупо погибла? К чему эта бездарная мелодрама? Хуже пошлого романа Даниэлы Стил, слышишь, Ник? Опиши кто все это в книжке, я бы сию минуту ее закрыл и зашвырнул подальше.

Коп (не читавший почти ничего, кроме детективов Джеффри Дивера в бумажных обложках, да и то только в отпуске) попытался вернуть его к реальности:

— Да. У вас ведь книжный магазин.

— У нас с женой, — не подумав, уточнил Эй Джей. — Боже правый, в кого я превратился! В ходульный персонаж, который все время забывает, что его жена умерла, и продолжает говорить «мы». Штамп! Офицер… — Он прочел на жетоне имя копа. — Офицер Ламбиазе, мы с вами действующие лица дрянного романа. Понимаете? Как мы до этого докатились? Вы, вероятно, думаете про себя: «Вот бедняга!» А когда вернетесь вечером с работы, крепче обычного обнимете детишек, потому что в таких романах персонажи вроде вас всегда так делают. Понимаете, о каких романах я говорю, да? О произведениях так называемой высокой литературы, в которых прописан каждый второстепенный персонаж, толстых, как у Фолкнера. Смотрите, как автор внимателен к маленькому человеку. Простому человеку! Какая у него широта взглядов! Взять хоть ваше имя. Офицер Ламбиазе — типичное имя типичного массачусетского копа. Вы расист, Ламбиазе? Законы жанра требуют, чтобы вы были расистом.