Я никогда не обещала тебе сад из роз - Джоанн Гринберг Страница 4

И пока учительница стояла у нее над душой, в будничной, дневной классной комнате оживал и поднимал голову какой-то ночной кошмар. Оглядевшись, Дебора поняла, что видит одни очертания, серые на сером фоне, лишенные глубины, плоские, будто рисованные. Метка на тетрадном листе представляла собой эмблему, летевшую на Землю из ирского времени, но застигнутую в полете, а потому отвечать пришлось и за одно, и за другое. Ответом своим она едва не выдала ужаса — ужаса, от которого невозможно очнуться в здравом рассудке, вот ей и пришлось лгать и увиливать, отчего сердце заколотилось так, что не давало дышать. Чтобы впредь не допускать подобной опасности, ночью Великий Синклит — боги и демоны Ира и земных теней — в полном составе втиснулся в Междуземье и назначил Цензора, чтобы тот присматривал за империей и вклинивался между словами и поступками Деборы, охраняя тайну существования Ира.

С годами могущество Цензора только крепло, а в последнее время он стал все чаще врываться то в один мир, то в другой, дабы не упускать из виду ни единого слова или дела. Один неосторожный шепоток, один начертанный знак, один проблеск света мог вломиться в тайные пределы и навек уничтожить ее саму вместе с двумя мирами.

На Земле текла больничная жизнь. Дебора с благодарным чувством приходила в кабинет трудотерапии, где можно было спрятаться от этого мира. Она училась плетению из лозы, воспринимая наставления инструктора в своей сардонической и нетерпеливой манере. Другие ученицы — она это знала — ее не любили. Окружающие никогда ее не любили. В общей спальне рослая девушка предложила ей партию в теннис — это был такой шок, от которого содрогнулись все уровни Ира, вплоть до самого последнего. Несколько раз Дебору вызывали для беседы к тому же доктору с карандашом; она узнала, что это «заведующий отделением» и от него зависят «поблажки» — шаги в сторону нормального мира: подъем, выход из отделения, ужин, прогулка по территории, даже поход в кино или в магазин. Все это относилось к разряду поощрений и косвенно указывало на похвалу, которая, судя по всему, измерялась в расстояниях. Деборе позволили гулять на площадке, но не выходить за территорию. Той рослой девушке по имени Карла она сказала:

— Значит, во мне разума — всего на сто квадратных ярдов.

Если существуют такие единицы измерения, как человеко-часы и световые годы, то уж разумо-ярды — и подавно.

Карла ответила:

— Не волнуйся. Скоро тебе больше поблажек дадут. Сотрудничай как следует с доктором — и будут небольшие послабления. Меня-то, интересно, сколько еще тут продержат? И так уж три месяца отсидела.

Тут обе подумали о женщинах, содержавшихся в дальнем крыле. Все они находились здесь более двух лет.

— А кому-нибудь вообще удавалось отсюда выйти? — спросила Дебора. — То есть поправиться и выйти?

— Понятия не имею, — ответила Карла.

Они спросили одну из медсестер.

— Понятия не имею, — сказала та. — Я здесь новенькая.

Тут послышался стон черного бога Лактамеона, а потом издевательский хохот Синклита, превратившегося в скопище учителей, родственников, одноклассников, которые без конца осуждали и бранили.

«Это навек, дуреха! Навек, распустеха!»

В один из дней к койке, на которой, глядя в потолок, лежала Дебора, подошла молоденькая медсестра-практикантка.

— Пора вставать, — с дрожью в голосе сказала она, мучаясь от собственной неопытности.

В больницу на психиатрическую практику пришла новая студенческая группа. Дебора вздохнула и послушно спустила ноги на пол, думая: «От меня по всему помещению расползается туман сумасшествия, и это ее пугает».

— Пойдемте, — сказала практикантка. — Вас доктор вызывает. На весь мир известная, светило, так что нужно поспешить, мисс Блау.

— Раз она такая знаменитость, я тапки надену, — ответила Дебора, видя, как у студентки расширились глаза, а на лице отразилось неодобрение. Должно быть, инструкции запрещали ей проявлять более сильные эмоции — гнев, страх, веселье.

— Вы еще благодарить будете, — сказала девушка. — Это большое везение, что она согласилась вами заняться.

— Знаменитость, обожаемая психами всего мира, — сказала Дебора. — Идемте.

Практикантка отперла дверь отделения, затем дверь на лестничную площадку; спустившись в вестибюль свободной планировки, они вышли из корпуса через служебный подъезд. Девушка указала на побеленное строение с зелеными ставнями — ни дать ни взять жилой дом где-нибудь в провинции, среди дубовой рощицы, — затаившееся в глубине больничной территории. У дверей они позвонили. Через некоторое время им открыла крошечного роста женщина, пухлая и седая.

— Из приемного отделения направили. Вот она, — сказала медсестра.

— Сможете прийти за ней через час? — спросила коротышка.

— Я обязана ждать здесь.

— Отлично.

Стоило Деборе переступить через порог, как Цензор забил тревогу: «Где же доктор? Подглядывает в щелку?»

Крошка-домоправительница жестом позвала ее в какое-то помещение.

— Где же доктор? — спросила Дебора, пытаясь отрешиться от мелькания стен и дверей.

— Это я, — ответила женщина. — Разве тебе не сказали? Доктор Фрид.

Антеррабей смеялся, падая все ниже и ниже к себе во мрак:

«Ну и маскировка!»

А Цензор шипел:

«Будь начеку… будь начеку».

Они прошли в залитую солнцем комнату, где Домоправительница-Знаменитость обернулась и сказала:

— Присаживайся. Устраивайся поудобнее.

Нахлынуло полное изнеможение; а когда доктор поинтересовалась: «Расскажешь мне что-нибудь?» — Дебору охватил такой гнев, что она даже вскочила и только потом ответила Иру, и Синклиту, и Цензору:

— Ладно… задавайте свои вопросы, я отвечу — и вы уясните мои «симптомы», после чего отошлете меня домой… и что со мной будет дальше?

Доктор отреагировала спокойно:

— Не будь у тебя желания от них избавиться, ты бы не стала со мной беседовать. — (Дебору стягивала удавка страха.) — Ну же, садись. Если ты еще не решила, от чего именно готова избавиться, не спеши; но пустота непременно чем-нибудь да заполнится.

Дебора села, и Цензор по-ирски сказал:

«Обрати внимание, Легкокрылая: здесь множество журнальных столиков. У них нет защиты от твоей неуклюжести».

— Тебе известно, почему ты здесь? — спросила доктор.

— Потому что неуклюжая. Это первое, а дальше по списку: ленивая, непослушная, настырная, эгоистка, толстуха, уродка, жадина, бестактная и жестокая. Да, и еще врунья. В последней категории есть подпункт «А»: симуляция слепоты, воображаемые боли, от которых реально сгибаешься пополам, надуманные периоды глухоты, ложные травмы ног, вымышленное головокружение, бездоказательное и злостное недомогание; и есть подпункт «Б»: скверный характер. Вроде я упустила неприветливость?.. Да, неприветливость.