Жена смотрителя зоопарка - Диана Акерман Страница 4

Беловежская пуща раскинулась на границе между современной Белоруссией и Польшей и объединяла эти государства на уровне мифологии и оленьих рогов, традиционно являя собой знаменитые охотничьи угодья королей и царей (у которых были здесь нарядные охотничьи домики); во времена Антонины пуща находилась под пристальным вниманием ученых, политиков и браконьеров. Самое крупное сухопутное животное Европы, европейский (или лесной) зубр, обитало под охраной в этих лесах; и сокращение поголовья зубров помогло оживить программу их сохранения в Польше. Двуязычная полька, родившаяся в России и вернувшаяся в Польшу, Антонина чувствовала себя как дома на этой зеленой перемычке, объединившей разные политические режимы, гуляя в сени пятисотлетних деревьев, в лесу, похожем на крепкий, хотя и уязвимый, снабженный всем необходимым организм, который не имел видимых границ. Нетронутые акры девственного леса были объявлены неприкосновенными, это царство самолеты облетают за многие мили, чтобы не пугать животных и не вредить растительному миру. Глядя вверх сквозь раскрытые парашюты древесных крон, можно иногда увидеть в вышине самолет, похожий на маленькую безмолвную птицу.

В пущу заглядывали охотники, хотя это было запрещено, – и детеныши животных оставались сиротами, самых редких из них обычно отправляли в зоопарк в ящиках с надписью «Живое животное». Зоопарк служил для них спасательной лодкой, и весь апрель, май и июнь – время появления потомства у зверей – Антонина поджидала капризных отпрысков, у каждого из которых был свой нрав и своя диета. О месячном волчонке мать и другие члены стаи обычно заботятся до двухлетнего возраста. Чистенький и общительный детеныш барсука любит долгие прогулки и питается насекомыми и травами. Полосатые поросята дикого кабана отдают должное любым отходам с обеденного стола. Детеныша благородного оленя, то есть олененка, ноги которого неуклюже разъезжаются на деревянном полу, выкармливают из бутылочки до середины зимы.

Любимчиками Антонины были Тофи и Туфа, трехнедельные котята рыси, которых пришлось кормить из бутылочки целых полгода, и даже в годовалом возрасте они еще не были самостоятельными (да и позже предпочитали гулять на поводке по оживленным улицам варшавской Праги, где прохожие, разинув рты, глазели на них). Поскольку в Европе почти не осталось диких рысей, Ян лично отправился за рысятами в Беловежскую пущу, а Антонина предложила держать их в доме. Когда летним вечером к главным воротам зоопарка подъехало такси, охранник бросился помогать Яну. Вместе они выгрузили небольшой деревянный ящик и перенесли его в дом, где Антонина уже была наготове с простерилизованными бутылочками, резиновыми сосками и подогретой молочной смесью. Как только подняли крышку, два крохотных меховых комочка в крапинку сердито уставились на людей, зашипели, принялись кусать и царапать руки, тянувшиеся к ним.

– Они боятся человеческих рук с таким количеством подвижных пальцев, – вполголоса пояснила Антонина. – И наших громких голосов, и резкого света лампы.

Рысята дрожали, «полумертвые от страха», как она записала в своем дневнике. Антонина аккуратно взяла за податливый и горячий шиворот одного, и, когда подняла с соломы, котенок повис безвольно и смирно, затем взяла второго.

– Так им нравится. Их шкурка помнит, как мать сжимала ее зубами, перенося их с места на место.

Когда она опустила котят на пол посреди столовой, они заковыляли по паркету, несколько минут изучая новый скользкий ландшафт, после чего спрятались под шкаф, как под нависающую скалу, и забились в самый темный угол.

В 1932 году по польской католической традиции Антонина выбрала для своего новорожденного сына имя в честь святого – мальчика назвали Рышардом, а сокращенно – Рыщ или Рысь. Сын ее, хотя и не был членом зоопарковской команды «четвероногих, пушистых или крылатых», присоединился к семейству как еще один игривый детеныш, который лепетал и цеплялся за все, словно обезьянка, ползал на четвереньках, как медвежонок, становился темнее летом и светлее зимой, как волчонок. В одной ее детской книге описывается, как три домашних малыша учились ходить в одно и то же время: ее сын, львенок и шимпанзе. Считая всех детенышей восхитительными, от носорога до поссума, она царила над ними как мать млекопитающих и защитница многих прочих. Образ, вовсе не чуждый для города, древним символом которого была полуженщина, полузверь: русалка, сжимающая меч. Как говорила Антонина, зоопарк быстро стал ее «зеленым царством животных на правом берегу реки Вислы», шумным Эдемом между городом и парком.