Беглый - Винсент Килпастор Страница 4

Так оно и вышло. Выкрикнули меня после вечерней поверки на выход с вещами.

Под удивлённые и неодобрительные взгляды обитателей застенка номер 122, я медленно проследовал в зону регистрации и досмотра личного багажа.

Баландёр булдим.

По древнеузбекски это вроде бы значит: «я возвысился», а на новом, независимом узбекском, когда пол страны отсидело в тюрьме это значит только одно — «я стал баландёром».

Я стал баладёром, бэйби!

* * *

А застенок у этих баландёров я вам скажу! Три шконаря от айкея на три человека! Карлтон пятизвёздочный, а не застенок. Класс! Ну, Марс! Ну, ангел-хранитель беззубый! Зря, зря я артачился.

Дверь в их отсек только на ночь и закоцевают! Так какой там — «на ночь» — всего-то с одиннадцати.

В закрытом обществе, где каждый виновен, преступление заключается в том, что тебя поймали».

Хантер Томпсон до трёх тридцати утра.

В три тридцать начинается подготовка к завтраку. Рано встает охрана.

Во как! Дверь открыта в камеру. Прелесть, а не тюрьма. Такая свобода передвижения только у смотрящего за тюрьмой наместника, да у геев-хоккеистов имеется.

Баландёры — это проходные пешки. Везде ходят — все видят, а их никто не замечает. И все презирают. Как шапка-невидимка. Но вот как только передать кому-что или груз отработать — тут сразу и замечают.

Сидим в обители баландеров. Едим жаркое в стиле «клиент опять заказал дичь» из выловленного баландного картофеля и мяса на настоящем маргарине. Вкусно! Пальчики оближите! В тюрьме — оно как в поезде — вечно от безделья жрать хочется.

Прихлёбываем из чашек фарфоровых ароматный индийский купец. Вот оно гражданское счастье с привилегиями. Кому нары — кому Канары, бляхин зе мухен! Все в жизни, знаете, зависит от того как мы на это смотрим. Можно и в Беверли Хиллз от депрессии сдохнуть, а можно в узбекском зиндане веселиться.

А может мне совсем тормознуться тут, в общепите ТТ, до конца срока? Рай ведь неземной! Все включено. Так сидеть и я согласен. Да-с.

Одно вот только недоброе обстоятельство — подъем в четыре утра — заполнять тару на завтрак. Об этом напоминает Марс. А я не совсем утренняя пташка, честно скажу.

— Давай-ка на массу, а то завтра с недосыпа и непривычки можно все движения конкретно попутать. Спать! Спать, кому говорю.

Кормушка в хате баландёров всегда открыта и через решку продувает ласковый сквознячок. Вот вам и кондиционер. Я радостно погружаюсь в сон — самую приятную часть любой отсидки.

* * *

На этот раз приятная часть отсидки пролетает что-то уж подозрительно быстро. Не успел глаза сомкнуть, а Марс уже трясёт меня со всей дури за плечи.

— Давай, давай, давай шевели булками, умывайся, нам ещё пыхнуть перед работой надо успеть. Подъем, мальчиш-плохиш. Время кормить народы.

— А сколько время? — может, даст ещё пять минут поваляться, молюсь в душе я. Боже, пожалуйста.

— Уже три тридцать пять, вставай, говорю зимогорина! Ты что, на курорт приехал? Сейчас часика три отмарафоним — и на массу до самого обеда. Отоспишь свое, не ссы.

Какой кошмар! Три тридцать пять. И на работу тут же! Ну, блин, заксенхаузен тут какой-то! Баландёр булдим так его переэдак.

Дальше вам, наверное, уже все будет знакомо. Обычный первый день на новой работе, после того как сверху одобрили ваше резюме. Добро пожаловать в нашу дружную команду. Вы ещё не знаете с кем в офисе и как себя вести, так что ведёте разведку лёгким боем. Много и глупо улыбаетесь всем подряд. На всякий случай.

Марс тащит меня по продолу и, не останавливаясь ни на минуту, скороговоркой проводит инструктаж:

— Ща к надзорам за списком второго этажа — его ты будешь обслуживать, потом на хлеборезку, возьмёшь по списку пайки на всех, да смотри внимательно считай, хлеборез ушлая морда, сразу захочет кидануть, как нового баландёра увидит.

Потом по списку этому же и сдавай, чтоб хватило всем — сдавай, а то мужики могут бунт поднять по хатам.

Сдашь хлеб, потом рысью обратно на кухню, я уже там буду ждать, покажу, где заправить баландой бачок. Раскидаешь баланду по застенкам, и все, на массу упадём до обеда, понял?

Его быстрый монолог прерывается громким жужжанием электрических замков секционок, которые нам любезно открывают сонные контролёры, издалека завидя и узнав беззубого Марса. Потом эти железные двери хлопают со всей дури мощных пружин, совсем не заботясь, что остальная тюрьма сладко дремлет. Отрез времени с четырех до шести утра — это наверное и есть то короткое время, когда тюрьма немного успокаивается.

В комнате контролёров надзора восседает гроза второго аула — Давлят-дур-машина. Про него узбеки говорят: попадешь в руки пол-здоровья в раз потеряешь.

Если и дальше оперировать узбекской терминологией, то Давлят — настоящий палван. Это «богатырь» так у нас называется.

Палван в камуфляже сурово оглядывает меня:

— Ти еврей что-ли?

— Нет, гражданин начальник, упаси бог! Какой еврей!

— А что очки тогда нацепил? Все евреи — в очках. И, джаляп манагыр, вечно норовят к баланде поближе — сокрушается он.

— Да нет, гражданин начальник, просто зрение хреновое.

— Ты мне эта…хренами здесь туда-сюда поменьше раскидывай — Давлят немного испуганно кивает на портрет юртбаши в красном углу:

— Запорешь мне тут чего в мою смену или малявки туда-суда начнёшь таскать с первого дня, будешь у меня на работу из карцер ходить, тушундийми?

— Так точно, гражданин начальник. Тушундим

— Ну, всё тогда. Дуйте, черпаки. Чтоб к утреннему просчёту уже сидели свой хата, я вас, джаляп манагыр, по всей тюрьма искать не подписывался.

— Хоп бошлигим — отвечаю с полупоклоном. Это было интервью с генерал менеджером.

После этой короткой официальной части мы с Марсом сразу двигаем в хлеборезку.

По дороге, не останавливаясь, покашливая, убиваем средних размеров пятульку индийской конопли.

«Так оно быстрее прокатит» — заверяет меня Марс. «Так оно завсегда быстрее».

* * *

Физиономия у хлебореза точно соответствует табличке на его окошком «Хлеборезка». Лучше и не скажешь.

— Эй, балянда! — пан Хлеборезка приветствует меня — У меня звонокь скора — если кто из муджиков вольнячий шимотка движения ставит будет — перениси. Абязательна перениси. Пасматреть. Сигарет-пигарет худо хохласа тасану.

Затем он бережно, как древний манускрипт ацтеков, принимает у меня выданный Давлатом список, и вскоре выталкивает лоток забитый нарезанными пайками серого тюремного хлеба.

Пайка. В кодексе правильных понятий существует целая глава раскрывающая важность, целебность и святость понятия «мужиковская пайка». Крысить мужиковскую пайку — один из самых страшных грехов.