Терпкий вкус тутовника - Маша Трауб Страница 4

– Нет таких, – удивилась женщина и затрясла, укачивая, ребенка. – Никогда не было.

– А вы давно здесь живете?

– Давно. А вам что надо?

– Ничего. Спасибо. До свидания.

Они спустились во двор. Алла Сергеевна повернула направо и пошла по дороге. Катя плелась следом. Она устала. Куда они идут? Можно было отложить все до завтра. А сегодня отдохнуть. И вдруг она узнала эту дорогу. Справа палисадник, здесь – остановка. По этой дороге они бежали с мамой. Ночью. К дяде Аслану.

Дошли до дома. Алла Сергеевна постучала в дверь. Открыла молодая женщина, ненамного старше Кати, с черной повязкой на голове.

– Ниночка? – спросила Алла Сергеевна. Молодая женщина кивнула и повела их в комнату.

Катя вспомнила – Нина. Так звали дочь дяди Аслана.

В квартире черными полотнищами были завешаны все зеркала. В комнате со свежевымытыми полами сидела на стуле пожилая женщина во всем черном. Рядом с ней стоял еще один стул. Круглая спинка, потресканное деревянное сиденье. Около стены – высокая железная кровать. Покрывало без единой морщинки, две подушки, сложенные одна на другую – высокой горкой. Верхняя подушка закрыта связанной крючком салфеткой. На буфете – фотография мужчины. Перед фотографией – стакан водки и кусочек черного хлеба сверху.

Алла Сергеевна молча прошла и села на свободный стул. Катя так и осталась стоять на пороге. Подошла Нина и сделала знак Кате – «пойдем».

Они вышли, а две женщины – две жены одного мужа – так и сидели рядом, одинаковым жестом сложив руки на коленях. Сидели и молчали.

– А ты Катя? – спросила молодая женщина.

– Да, – ответила Катя.

– А меня ты помнишь? Ты у нас жила.

– Помню.

– Я не хотела, чтобы ты уезжала. Ты смешная была маленькая.

– А я хотела, чтобы ты была моей старшей сестрой.

– Вы где живете?

– У моей подруги. Она отсюда, из Орджоникидзе. Мы в Москве вместе учимся.

– Хорошо. Надолго приехали?

– Не знаю.

– У мамы ноги болят. Раньше еще ничего было. А три дня назад – после похорон – почти совсем отнялись. Еле-еле ходит. Не знаю, что делать, – пожаловалась Нина.

– Может, пройдет? А у моей мамы руки болят. Артрит. И нога. Во время войны ее ранило.

– Да, я знаю, а мой отец ей ногу спас. Никто не верил, что она ходить будет, а он – верил.

– А я ничего про это не знала.

– А ты работаешь или учишься?

– Курсы машинисток-стенографисток заканчиваю. Работаю. Дома печатаю. А ты?

– А я медсестрой работаю. В нашей больнице. Где отец работал.

– Мы опоздали на похороны…

– Ничего. Главное, что приехали. А похороны хорошо устроили. Людей много было. Из других городов приехали. Памятник обещали поставить. Нам деньгами помогли. Папины друзья и пациенты. А жених у тебя есть?

– Нет. Что ты! А у тебя?

– Есть. Посватался, когда еще отец жив был. Успел. Собирались свадьбу играть. А сейчас нельзя. Ну ничего, подождем.

Из комнаты вышла Алла Сергеевна:

– Ниночка, спасибо, что позвонила. Пусть Катя с тобой побудет, а я на кладбище съезжу, ладно?

– Мам, давай я с тобой? – попросилась Катя.

– Не надо. Я одна хочу. Я вернусь за тобой.

Алла Сергеевна ушла, а Катя, как в детстве, осталась с Ниной. Помогла ей приготовить, посуду помыла.

– Мамочка, пойдем обедать. Давай потихоньку. У нас Катя, дочь Аллы Сергеевны. Помнишь Катю? – Нина осторожно вела мать по коридору на кухню.

Катя встала, когда на кухню, тяжело ступая, вошла пожилая женщина. Она села на стул. Нина налила в тарелку суп и поставила перед матерью:

– Мамочка, давай поешь.

Женщина взяла кусок хлеба и накрошила в суп кусочками. Ложкой подцепила размокший мякиш и с усилием поднесла ложку ко рту.

– Мама, еще ложечку, – уговаривала мать Нина. – Ты тоже ешь, – сказала Нина Кате.

Сама Нина встала и поставила на плиту большую турку. Насыпала кофе, налила воды. Стояла и смотрела, как поднимается пенка. Поставила на стол три чашечки. Разлила кофе. Катя отхлебнула. Кофе был крепкий, горький и горячий. Катя обожгла язык и поморщилась. Вдруг женщина кивнула головой в сторону Кати.

– Что, мамочка? – подскочила Нина.

Женщина указательным пальцем показала на Катину чашку.

– Допьешь, переверни чашку на блюдце. От себя, – сказала Нина Кате.

– Зачем?

– Мама тебе что-то сказать хочет.

Катя в один глоток допила кофе и перевернула чашку на блюдце. Нина взяла у нее чашку и передала матери.

Она посмотрела в чашку и отставила ее со стуком. Стала тяжело отодвигаться от стола. Нина подскочила, подхватила мать.

– Что, что там? – испугалась Катя.

Женщина что-то тихо сказала по-осетински. Нина повела ее назад в комнату. Уложила на кровать, вернулась к Кате.

– Что твоя мама сказала? – спросила Катя Нину.

– Сказала, что дочь ты потеряешь…

– А что это значит?

– Не знаю.

Алла Сергеевна все не возвращалась. Катя уже начала волноваться.

– Нина, может, за ней поехать?

– Не надо. Приедет. Не волнуйся. Алла Сергеевна город знает.

Уже начало темнеть, когда в дверь постучали. Нина открыла. Алла Сергеевна вошла, опустилась на стул. Нина налила ей чай.

– Мама, ты как? – спросила Катя. Алла Сергеевна как будто не слышала. Достала из сумочки пакетик и положила на стол.

– Нина, отдай это матери.

Нина развернула пакетик – золотая цепочка. Толстая, с крупными звеньями.

– Мне ее Аслан подарил, – сказала Алла Сергеевна. – Пойдем, Катя, уже поздно.

Нина проводила их до остановки. Помахала рукой.

– Мама, а сколько мы еще здесь пробудем? – спросила Катя.

– Мне тут больше делать нечего.

Они вернулись в дом Регины. Там продолжалось застолье. Их ухода, казалось, никто и не заметил. Алла Сергеевна ушла в комнату – отдыхать. Регина бегала с тарелками. Катя поймала ее на ходу.

– Регина, мама уехать хочет, – сказала Катя подруге.

– Как, уже? Мы же только приехали. – Регина чуть тарелки не уронила.

– Регина, пожалуйста, давай, мы уедем, а ты оставайся. Только билеты надо взять.

– Ладно. Я отца попрошу. Он поможет. А может, хоть на пару дней останемся?

– Нет, мама хочет уехать.