Погребенный великан - Кадзуо Исигуро Страница 4

— Стой там, муж, ни шагу дальше! Я сама к тебе подойду. Только не лезь сюда и не нарушай покой этой бедной женщины, которая только что присела дать отдых ногам и перекусить вчерашним хлебом.

Аксель стал ждать, как ему было сказано, и вскоре увидел, как жена спускается по длинному просёлку к месту, где он остановился. Она подошла к нему вплотную и, без сомнения, заботясь о том, чтобы ветер не донёс их слова до странницы, тихо сказала:

— Муж мой, это те глупые женщины послали тебя за мной? Когда я была в их возрасте, страх и нелепые поверья были уделом старух, которые считали каждый камень проклятым, а каждую бродячую кошку — злым духом. Но вот я сама состарилась, и оказывается, что это молодые забивают себе головы глупостями, словно никогда не слышали обет Господа всегда идти подле нас. Посмотри на эту бедную странницу, убедись сам, какая она усталая и одинокая, ведь она уже четыре дня бродит по лесам и полям, от деревни к деревне, и отовсюду её гонят. И ведь идёт она по христианской земле, а её принимают за дьявола или за прокажённую, хотя на её коже нет и следа проказы. Вот, муж мой, надеюсь, ты пришёл не для того, чтобы запретить мне дать бедной женщине утешение и ту жалкую снедь, которую я ей принесла.

— Я бы не стал говорить ничего подобного, принцесса, потому что сам вижу, что ты говоришь правду. Ещё по пути сюда я думал, как это постыдно, что мы разучились принимать странников с радушием.

— Тогда возвращайся к своим делам, муж мой, не то тебя опять начнут попрекать, что ты медленно работаешь, и не успеешь оглянуться, как на нас снова натравят детвору, которая будет нас дразнить.

— Никто никогда не попрекал меня за медленную работу, принцесса. С чего ты это взяла? Ни разу не слышал подобных жалоб, и с работой я справляюсь ничуть не хуже любого мужчины, будь он хоть на двадцать лет моложе меня.

— Я просто дразню тебя, муж мой. Твоя правда, никто не жалуется на твою работу.

— Если же дети нас обзывают, то не потому, что я медленно работаю, а потому, что их родители — слишком глупы, а ещё вернее, пьяны, чтобы научить их хорошим манерам или уважению.

— Успокойся, муж мой. Сказала же, я просто тебя поддразнила и больше не буду. Незнакомка рассказывает мне кое-что прелюбопытное, может, когда-нибудь тебе тоже будет интересно об этом узнать. Но ей нужно закончить рассказ, поэтому прошу ещё раз, поспеши по своим делам и оставь меня с ней, чтобы я её выслушала и утешила, чем могу.

— Прости, принцесса, если я был с тобою груб.

Но Беатриса уже повернулась и поднималась обратно по тропинке, ведущей к терновому дереву и фигуре в развевающемся плаще.

Немного погодя, когда Аксель, выполнив поручение, возвращался в поле, он, рискуя терпением товарищей, отклонился с пути, чтобы снова пройти мимо старого терновника. Дело в том, что полностью разделяя презрение жены к подозрительности деревенских женщин, Аксель не мог избавиться от мысли, что странница действительно представляла угрозу, и ему было не по себе с тех пор, как он оставил Беатрису в её обществе. Поэтому, увидев на холме перед скалой одинокую фигуру жены, глядящую в небо, он вздохнул с облегчением. Она казалась погруженной в раздумья и не замечала его, пока он её не окликнул. Пока Аксель смотрел, как она спускается по тропе — медленнее, чем в прошлый раз, — ему уже не впервые пришло в голову, что с недавних пор в её походке что-то изменилось. Она не то чтобы хромала, но словно пыталась скрыть какую-то тайную боль. Когда она приблизилась, Аксель спросил, что сталось с её странной спутницей, но Беатриса ответила лишь:

— Пошла своей дорогой.

— Она наверняка благодарна тебе за доброту, принцесса. Долго ты с ней говорила?

— Да, и у неё было что рассказать.

— Вижу, то, что она сказала, беспокоит тебя, принцесса. Возможно, те женщины были правы, и от неё стоило держаться подальше.

— Она вовсе не расстроила меня, Аксель. Просто заставила задуматься.

— Странное у тебя настроение. Ты уверена, что она не наложила на тебя никакого заклятия, прежде чем исчезнуть?

— Дойди до терновника, муж мой, и увидишь её на тропе, она ещё не успела уйти далеко. Надеется, что по ту сторону горы будут щедрее на подаяние.

— Ну, раз ничего плохого не приключилось, принцесса, я тебя оставлю. Господь порадуется твоей бесконечной доброте.

Но на этот раз жене явно не хотелось его отпускать. Беатриса схватила Акселя за руку, как будто для того, чтобы восстановить равновесие, а потом положила голову ему на грудь. Его рука словно непроизвольно поднялась погладить её спутанные от ветра волосы, и, опустив взгляд на жену, Аксель с удивлением обнаружил, что её глаза по-прежнему широко открыты.

— Странное у тебя настроение, странное. Чего та незнакомка тебе наговорила?

Беатриса задержала голову на его груди ещё на миг. Потом выпрямилась и отпустила его.

— Аксель, я тут подумала, и мне кажется, что в том, что ты всегда говоришь, что-то есть. Чудно, что все забывают друг друга и то, с чем имели дело только вчера или днём раньше. Нас всех словно поразила неведомая болезнь.

— Именно так, принцесса. Взять хотя бы ту рыжеволосую женщину…

— Оставь ты в покое рыжеволосую, Аксель. Мы не помним много чего другого.

Всё это Беатриса сказала, глядя в окутанную хмарью даль, но теперь она посмотрела в упор на мужа, и взгляд её был исполнен печали и острой тоски. Тогда-то — он был в этом уверен, — она и сказала:

— Знаю, Аксель, ты всегда этому противился. Но пришло время снова подумать об этом. Мы должны отправиться в путь, и откладывать больше нельзя.

— В путь, принцесса? Куда же?

— В деревню нашего сына. Это недалеко, муж мой, мы оба это знаем. Даже нашим медленным шагом идти туда не больше нескольких дней, за Великую Равнину и чуть на восток. И весна уже скоро.

— Конечно, принцесса, мы можем отправиться в путь. Это рассказ странницы натолкнул тебя на эту затею?

— Аксель, эта затея пришла мне в голову давным-давно, а рассказ той бедняжки убедил меня, что медлить больше нельзя. Сын ждёт нас у себя в деревне. Сколько ещё нам заставлять его ждать?

— Принцесса, весной мы обязательно подумаем о таком путешествии. Но почему ты говоришь, что я всегда ему противился?

— Сейчас мне не припомнить всего, что было между нами по этому поводу, Аксель. Только то, что ты всегда этому противился, а мне очень этого хотелось.

— Что ж, принцесса, давай вернёмся к этому разговору, когда у нас не будет срочной работы и соседей, готовых назвать нас лентяями. Я пойду. Скоро мы всё обсудим.

Но в последующие дни, даже если мысль о путешествии и приходила им в головы, супруги ни разу по-настоящему о нём не заговорили. Всякий раз, когда разговор поворачивался в эту сторону, им становилось до странного неловко, и вскоре между ними, как это бывает между мужем и женой, много лет прожившими вместе, установилось молчаливое согласие по возможности избегать этой темы. Я говорю «по возможности», потому что время от времени у одного из них возникала нужда — импульсивное желание, если угодно, — которой они были вынуждены уступать. Но любые их беседы в подобных обстоятельствах быстро заканчивались уклончивостью или плохим настроением. А когда Аксель напрямик спрашивал жену о том, что сказала ей странница у старого терновника, лицо Беатрисы мрачнело, и казалось, что она вот-вот расплачется. В итоге Аксель стал избегать любого упоминания о незнакомке.