Собачья голова - Мортен Рамсланд Страница 4

По иронии судьбы они снова встретились в Бухенвальде. Раздобыв ведро воды, Свиное Рыло отмыл его и отправил назад в дизентерийный барак, наказав в следующий раз делать в штаны и — Боже упаси! — ни за что не приближаться к помойной яме, которая представляет собой не что иное, как зловонные врата в ад.

Именно Свиное Рыло тайно торговал вещами Аскиля и поддерживал его контакты в тот месяц, когда Аскиль лежал в бараке, истекая дерьмом и медленно превращаясь в скелет, а какая-то зелень медленно расползалась по тонкой коже, навсегда придав его татуировкам ядовитый оттенок. В это время в лагерь начали приходить посылки Красного Креста — шведские и датские, а кроме них, еще и английские и американские посылки для военнопленных, хотя военнопленных в лагере было немного. Табак и сигареты из этих посылок в особенности были на вес золота. Аскиль на первых порах подбирал с земли обслюнявленные окурки охранников, смешивал их с остатками табака из выкуренных трубок и сухими листьями, а потом заворачивал все это в обрывки старых газет и обменивал на еду и предметы первой необходимости, такие как одеяла и лекарства; вскоре он стал заниматься — еще до того, как дизентерия ударила по кишкам, — «реорганизацией» посылок. Иными словами, он начал воровать у заключенных из других бараков и пускать украденное в оборот наравне с другими распространенными в лагере формами платежа, например золотыми зубами — не имеющими такой высокой ценности, как «Честерфилд» или «Лаки страйк», которыми можно было подкупить почти всех охранников. Сигареты были входным билетом в тот бордель на окраине, где жили польки, и давали возможность участвовать в сложной сети платежей и обменов, в которой даже Аскиль не мог разобраться. Одна пачка «Лаки страйк», ежедневно передаваемая Свиным Рылом Blockälteste [5], обеспечила Аскилю возможность спокойно отлеживаться целый месяц, хотя на самом деле гауптшарфюрер СС Вильгельм уже давно мог убить его инъекцией гексобарбитала. Мало того, Свиное Рыло каждый день прокрадывался к Аскилю, чтобы засовывать объедки в его приоткрытый рот — из благодарности или несчастной любви, а может, просто-напросто реализуя собственную стратегию выживания: ведь Аскиль попросил его заниматься своими посылками от Красного Креста. К тому времени Свиное Рыло продержался в лагере уже два года и остался в живых после неудавшегося побега — тут ему повезло больше, чем многим другим, и, страшась того, что он останется один, если Аскиль умрет, он продолжал тайно пробираться к нему в барак, хотя с каждым днем еды становилось все меньше и меньше, и те жалкие остатки, которые он ежедневно запихивал в рот Аскилю, все более и более походили на инвестиции в смерть, а не в будущее.

Первого февраля, когда русские уже стояли на Одере, Аскиль поднялся с койки в дизентерийном бараке и, пошатываясь, побрел в свой барак, в котором жили преимущественно немцы-уголовники, русские и поляки, чтобы занять свое место в иерархии, которую без него пытался отстоять Свиное Рыло. Но жизнь распорядилась иначе — ему так и не удалось отвоевать заново свои привилегии.

Три недели спустя, когда их отправили на работы, во время бомбардировки исчез Свиное Рыло. Их послали в Лейпциг на «золотодобычу», иными словами, они в разбомбленных домах под тщательным наблюдением СС должны были обыскивать трупы в поисках золота. Аскиль как раз отошел в сторонку, чтобы помочиться, и пока он стоял с расстегнутыми штанами, над кварталом пронеслись английские «Веллингтоны», превратив и так уже разбомбленный город в геенну огненную. Только на следующий день, когда худо-бедно был восстановлен порядок, «золотодобычу» возобновили. Аскиля поставили раскапывать четырехметровый туннель, в котором накануне работал Свиное Рыло, и когда он несколько часов спустя докопался до прохода и внезапно оказался в совершенно неповрежденном подвале, то увидел там Свиное Рыло. Тот сидел, прислонившись к стене, и безучастно смотрел прямо перед собой. Сначала Аскиль решил, что он жив, но, когда коснулся его руки, Свиное Рыло превратился в груду костей и несколько клочков одежды, рассыпавшихся по полу темным порошком…

* * *

Аскиль объясняет, что колоссальная температура испарила всю его жировую ткань.

— Тут и пришел конец этому педику, — говорит он, рыгая.

Мама говорит, что такие истории не для детей. Она тоже уже опьянела — в руках у нее сигарета, хотя вообще-то она не курит.

— Фосфорная бомба — это предшественница напалма. Дьявольское изобретение! — продолжает Аскиль.

Когда фосфор соприкасается с кислородом, он начинает гореть. Если на тело человека попадет фосфор, то, даже если залезть в воду, это не поможет. Когда вылезешь из воды, снова начинаешь гореть… чертово изобретение, трах-тарарах! Аскиль направляет на меня указательный палец: Achtung, Achtung, weitermarschieren, schnell, los, los… [6]

Бабушка засобиралась домой, но теперь Аскиль даже и слышать об этом не хочет. Она поднялась со своего места и переминается с ноги на ногу, теребя в руках сумочку с открыткой от дяди Кнута.

Проходит какое-то время — и дедушка с котлетой в руке приходит в комнату Стинне. Сигне останется у нас ночевать, и ей разрешили привести Бернарда — их черного лабрадора, который тоже останется сегодня у нас. Дядя Гарри и тетя Анне живут всего лишь в полутора километрах, так что сбегать за ним было нетрудно.

Аскиль подходит к Бернарду и протягивает ему котлету.

— Давай-ка, глупая псина, — говорит он. Тут Сигне напоминает дедушке, что ее собаку зовут Бернард.

— Ага, вот, значит, как, — смеется дедушка, тыкая котлетой в самую морду Бернарда, а тот испуганно пятится назад.

— Еще неизвестно, хочет ли он твою котлету, — говорит Сигне. Но Аскиль заявляет, что ей лучше помолчать, и берется за морду Бернарда, пытаясь засунуть котлету ему в пасть. Бернард скулит, а Аскиль бормочет «чертова псина» — и на лбу у него выступает испарина.

Стинне просит его не мучить собаку, но Аскиль продолжает смеяться и спрашивает, выросли ли ее «козлятки». Отпустив Бернарда, он тянется рукой к ее маленькой груди и ухмыляется так, что нам видны его желтые пиратские зубы. Моей двенадцатилетней сестре не нравится, когда ее груди называют «козлятками», и она краснеет от злости. Она запинается и что-то бормочет, но мы не разбираем ее слов.

И тут Бернард со страху пускает струйку посреди комнаты. «Черт возьми!» — кричит Аскиль, отбрасывая котлету, которая катится под кровать Стинне. Он ругает Бернарда, ворча, что его дурно воспитали. Потом берет собаку за загривок и начинает тыкать мордой в лужу на полу, чтобы немного повоспитывать ее, но в результате такого обращения Бернард снова пускает струйку, на сей раз на ботинок Аскиля.

— Ты… мерзкий… мучитель животных, — произносит наконец Стинне.

— Что? — орет Аскиль, возможно потому, что плохо слышит. — Как ты со мной разговариваешь?

Я больше не в состоянии их слушать. Не знаю, как это получилось, но неожиданно я сильно ударяю дедушку по ноге и говорю, что он полный идиот.