Брачный транзит - Надя Лоули Страница 4

Неопределенности она не терпела и поэтому, пересев к столику с телефоном и положив перед собой письмо, набрала незнакомый номер.

* * *

Ноябрьские отсалютовали, солнечная ясная погода сменилась обычным питерским осенним ненастьем.

Алька продолжала по мере сил освещать в своей колонке культурную жизнь города, перемещаясь с выставок в театры, из театров в коллективы художественной самодеятельности, в промежутках, в виде «халтуры», снисходя до коровников и курятников.

Однажды вечером Алька, прежде чем идти домой, решила заглянуть в «Петухи».

Эту столовую возле своего дома она частенько посещала, когда хотелось выпить чашку хорошего кофе (второе место после «Сайгона»), побаловать себя порцией взбитых сливок, поглядеть на университетскую публику да поболтать с молодыми художниками, которые там кучковались, поскольку заведение находилось аккурат по дороге от Академии до метро.

Только она начала разматывать свой длиннющий шарф, как за одним из столиков приветственно вскинулась рука.

— О, Александра Васильевна, двигай к нам!

Махнув в ответ, Алька подошла к столику, за которым сидел ее приятель, скульптор Витя Архипов, в компании загорелого молодого человека. Мужчины вежливо привстали и предложили Альке стул.

— Что это ты, Витюша, меня по имени-отчеству величаешь?

— Так ведь уважаю, Алечка. Помнишь, еще по весне ты про нашу выставку в своей газете писала? Так я уже второй заказ после этого получаю. Вот, кстати, познакомьтесь. Стефан Ивич. Братская Югославия. Заканчивает у нас искусствоведческий. А это — Александра Захарова, надежда отечественной журналистики.

Молодой человек в модной вельветовой куртке и небрежно повязанном кашне взял в свою загорелую руку озябшую Алькину ладошку, прикоснулся к ней губами и поднял зеленые глаза. Его длинные, выгоревшие по краям ресницы сомкнулись и разомкнулись.

И Алька поняла, что пропала.

С тех пор они встречались почти каждый день.

Не по-здешнему элегантный и раскованный, Стефан притягивал взгляды, казалось, всего женского населения города. Но Альке это даже нравилось. Ведь из тысяч женщин он выбрал именно ее.

Они были потрясающей парой: светловолосая, ясноглазая, изящная Алька, и он — высокий, смуглый, с выгоревшими на адриатическом солнце волосами и зелеными равнодушными глазами.

Стефан водил Альку по кафе и ресторанам, о которых она в обычной жизни и мечтать не могла. Покупал ей цветы и дефицитные продукты. Видно было, что в деньгах он не нуждается.

Как-то пригласил их с Риткой в расположенный под самой крышей ресторан гостиницы «Европейская», поил шампанским и рассказывал о полуострове Истрия в Северной Адриатике, о городе Пиран, откуда он был родом (Стефан говорил на итальянский лад — Пирано, подчеркивая этим свою близость к волшебной, какой-то совершенно несбыточной для них с Риткой Италии), о Венеции, до которой морем рукой подать — всего-то три часа на катере…

Признания в любви слетали с его уст так же легко, как пожелания доброго здоровья. И выражение его нездешних адриатических очей всегда оставалось несколько отрешенным.

После этих свиданий Алька влетала домой как чумовая, без всякого аппетита съедала подогретый Екатериной Великой обед или ужин (в зависимости от времени суток), пристраивалась в кресле против окна и сидела так, глядя в одну точку и шевеля изредка губами. Потом она открывала старый, дореволюционный еще, чудом сохранившийся атлас, и ее жгучие слезы капали прямо в безмятежное, ничего не подозревающее Адриатическое море.

Екатерина Великая начала беспокоиться. Не только состояние Альки внушало ей тревогу. Она хорошо знала повадки дорогого государства и понимала, что за столь тесную дружбу с иностранцем, пусть даже из дружественной (правда, слишком западно расположенной) республики, могут по головке не погладить. К тому же особых симпатий ей этот чудо-мужчина (Екатерине Великой приходилось довольствоваться только рассказами Альки, которая боялась приводить столь ярко выраженного «нездешнего» красавца в густонаселенную коммуналку) почему-то не внушал.

Поздними вечерами, когда соседи окончательно расходились по своим комнатам, Алька пробиралась в коридор, садилась на маленький стульчик возле общественного телефона и подолгу вполголоса, переходя на шепот, изливала душу подруге Ритке.

Потом наконец ложилась, брала с полки у изголовья любимый черный томик Ахматовой и читала вслух бодрствующей из солидарности Екатерине Великой:

— «Подушка уже горяча с обеих сторон. Вот и вторая свеча гаснет…» Слышишь, бабуля, она мучается, не спит, ей душно, — ну, помнишь, как пушкинской Татьяне, — уже и подушку перевернула… А вот еще: «Я на правую руку надела перчатку с левой руки…» Видишь, какими рассеянными становятся люди от любви…

— Да все я слышу и вижу, Алечка! Давай уже спать, поздно.

— Вот еще, послушай: «Перо задело о верх экипажа. Я поглядела в глаза его…» Вот как любит! Ничего, кроме него, вокруг не видит. Чуть лоб себе не расшибла, выходя из кареты…

Екатерина Великая всхлипывала, и было непонятно, плачет она или смеется.

В третьем часу ночи Алька гасила ночник, и обе они засыпали.

Последнее утро две тысячи четвертого года было солнечным и ясным. Сквозь неплотно задернутые тяжелые шторы это было хорошо видно.

Александра счастливо потянулась на шелковых простынях, потом легко вскочила, сделала привычный утренний комплекс упражнений и начала набирать воду в джакузи.

Какое-то вчерашнее дело осталось незавершенным. Она потерла лоб. Ах да, письмо с номером телефона! Вечером ей ответил автоответчик. А с этой персоной Александра общаться не любила и потому повесила трубку.

Утренний звонок принес тот же результат. Но сейчас ей было не до размышлений о загадочном незнакомце. На одиннадцать у нее была назначена встреча с группой англичан. Отказаться она не могла. Это были деловые партнеры ее мужа. Им предстоял бизнес-ланч с российскими коллегами, и Александра, будучи конфидентом англичан, как нельзя лучше подходила на роль переводчика.

Освободившись около трех, она вернулась в отель, переоделась в ажурное кремовое платье от Диора, взяла большую сумку с подарками, заказала такси и уже через час была в Озерках, в старой Риткиной квартире.

В кухне дым стоял коромыслом. Верная подруга жарила и парила, точно ждала в гости не одну Альку, а роту голодных солдат.

— А чадо куда спровадила?

— Федор с классом в зимний лагерь укатил, в Кавголово. Ничего, еще успеешь наглядеться. Раздевайся, проходи, садись. — Вытерев руки о передник, Рита достала со шкафа пластиковую папку. — Вот, миссис Стюарт, получай свой шедевр обратно.

— Ой, Ритусь, неужели осилила за два дня?

— А фиг ли нам, красивым бабам. У меня ведь не семеро по лавкам. Продукты ты сама закупила, мне только готовка и осталась. В общем, есть тут у меня один знакомый издатель. Вернешься из Москвы — отведу.