Американская пустыня - Персиваль Эверетт Страница 4

Тед склонился над Орсоном и принялся делать ему искусственное дыхание, прильнув губами к вонючему от сигары рту: он дул, и дул, и дул, и гадал про себя, не следует ли дуть еще сильнее, ведь накачать воздухом этакого толстяка – задачка адова. Между выдохами Тед снова и снова звал на помощь, пока, наконец, не подоспел Ленард Форман с одной из факультетских секретарш. Они стояли и глядели, как Тед спасает Орсону жизнь.

Фельдшеры уже увозили больного на каталке, когда Орсон наставил на Теда жирный указующий перст и крикнул:

– Ты смотри, книгу-то опубликуй! Слышишь? Только попробуй не опубликовать!

Ясно было, что с Орсоном приключился инфаркт не из слабых – прямо там, на церковной скамье, точнее, даже на коленях у декана, который, судя по сходному виду, тоже стал жертвой сердечного приступа. Теду хотелось окликнуть собравшихся в церкви, – дескать, успокойтесь и займите свои места, или, если уж так приспичило выйти, то хотя бы покидайте здание организованным порядком. Но рот у него был зашит наглухо, так что сказать он мог только:

– Мэмм, ммммм, ммэм.

Сын Теда встал и, точно загипнотизированный, зашагал к отцу.

Но о делах семейных речь пойдет в свое время.

Воскрешение Теда, мягко говоря, шуму наделало немало – бесчинствующая куча мала выплеснулась из церкви на улицы, а завершились беспорядки арестом аж семнадцати хулиганов – те сочли потрясенную, пардон, просветленную толпу своей законной добычей на предмет грабежа и забавы в целом.

В тот день Орвилл Орсон и декан скончались от сердечного приступа прямо на полу Первой христианской церкви Вечного Духа и Крови Христовой. Сестра Глории, Ханна, сломала руку. Рейчел Радди с помощью перцового аэрозоля проложила себе путь к выходу, добежала до машины, выехала на автостраду и, миновав несколько развязок, припарковалась у «Карроуз» или, может, у «Денниз», откуда позвонила своему парню в Сан-Франциско. Тот сперва подумал, что она шутит, затем решил, что у нее не все дома, и швырнул трубку. Водитель «Ю-Пи-Эс», сидевший в последнем ряду – он заехал ненадолго, по пути из одного места в другое, и явился как был, в коричневой униформе компании, – тихонько выскользнул за дверь при первых же признаках движения покойника. Мистер Гробб из похоронного бюро сидел чуть сбоку и в разгар переполоха оставался на месте, снова и снова изучая пюпитр с закрепленным на нем бланком статистики естественного движения населения, – иначе говоря, свидетельством о смерти.

– Мэмммм, ммммм, – пробурчал Тед. И подошел к мистеру Гроббу. – Ммммэмф.

Мистер Гробб извлек швейцарский армейский карманный ножик, трясущимися руками перерезал стежки на губах Теда Стрита – все, кроме трех, – и рухнул в обморок.

– Шпокойштвие, – прошамкал Тед. – Рашшлабьтесь.

К тому времени Глория пришла в себя хотя бы отчасти и убедилась, что муж ее вовсе не мертв, а стоит перед ней живехонек. И она, и дети бросились к нему. Тед простер руки, дабы обнять их, – и внезапно устыдился собственной наготы. Недолго думая, он позаимствовал у жены мантилью и обернул ее вокруг пояса.

Все четверо – Тед, Глория и дети – поглядели на царящий в церкви переполох, на хор, что молился под руководством преподобного Стейджа, все выше воздевающего руки к небесам, на последние, слабые конвульсии Орсона и декана, на Ханну, что тихонько всхлипывала на полу у двойных дверей, прижимая к груди пострадавшую руку. А потом зашагали прочь от алтаря, прошли по узкому, темному коридору и через черный ход выбрались в боковой проулок. О беспорядках они бы так и не узнали, если бы не автомобильные гудки и не вопли, доносящиеся откуда-то издалека.

– Папа, а как так вышло, что ты живой? – полюбопытствовала Эмили.

– Ыа нне жнаю.

Глория порылась в сумочке, достала маникюрные ножницы и разрезала оставшиеся на губах Теда швы.

– Спасибо, милая, – проговорил он. – Так оно лучше. Эмили разревелась.

Тед удрученно глядел на перепуганную, растерянную дочь – сам растерянный, пытаясь сложить воедино все происшедшее. Помнил он только стремительно надвигающийся грузовик «Ю-Пи-Эс» и ощущение разлетающихся водяных брызг. По обстановке, в которую он угодил – или, если угодно, в которую он вернулся, придя в сознание, – Тед понял, что его считали мертвым. Однако факт, что он только что ушел с собственных похорон, в голове просто не укладывался.

Тед пощупал шею – и почувствовал под пальцами неряшливый шов, удерживающий на месте голову: сама леска казалась гладкой и скользкой, а бугристые стежки словно застревали под пальцами.

– Значит, моя голова… – Тед не договорил.

– Была отделена от тела, – кивнула Глория.

– Бррр, – сказал Тед.

В лицах родных отразилось сочувствие.

– Мне пришлось опознавать твою голову в морге, – продолжала Глория: воспоминания, еще совсем свежие, грозили захлестнуть ее. Она вновь расплакалась – и заговорила сквозь слезы: – Твоя голова лежала в большом тазу, а я рассматривала ее на экране телевизора, и глаза у тебя были закрыты, а рот открыт, как будто ты пытался что-то сказать, и… и…

Тед обнял жену.

– Сейчас со мной все в порядке. Не знаю, как так вышло, но все в порядке. – Он оглянулся на детей и погладил их по головам – возможно, проверяя, надежно ли головы держатся.

– Папа! – вскричала Эмили.

– Да, лапушка. Понятия не имею, что случилось. Главное, я живой. Ну, во всяком случае, не мертвый. – Тед поглядел на небо, на листву ближайшего эвкалипта, на облака. До чего же красиво!

Перри крепко-крепко обхватил отца ручонками за талию. Тед обнял сынишку – и тот потянулся потрогать шов.

– Что, выглядит жутковато? – спросил Тед. Смотрел он на Перри, однако обращался ко всем сразу.

– Кошмар, да и только, – подтвердила Глория.

– Больно? – спросил Перри.

Тед покачал головой.

– Нет, я даже не чувствую ничего. – И покачал головой еще раз – не в ответ на вопрос, но чтобы в мозгах прояснилось. Тед попытался воскресить в памяти то время, когда он был якобы мертв и, если верить жене, лежал в тазу, или когда ему пришивали на место голову, или наглухо зашивали рот. Но все, что ему запомнилось – это водяные брызги. Никакого тебе яркого света. Никакого тебе властного голоса, к свету неодолимо манящего. Оставалось лишь гадать, в самом ли деле он был близок к тому, чтобы постичь некие тайны – или хотя бы пополнить багаж знаний.

Эмили дрожала. Глаза ее были огромными, как блюдца.

– Папа, а ты призрак?

Тед обдумал вопрос со всех сторон. Ему хотелось ответить «нет», но на самом-то деле он понятия не имел, так ли это.

Пока отец молчал, Перри забеспокоился и принялся нараспев декламировать:

– Папа – призрак, папа – призрак!

Тед коснулся волос Эмили и подивился тому, какие они пушистые и мягкие: ему казалось, что минула целая вечность, а на самом-то деле – лишь доля секунды. Наконец он ответил: