Грязный лгун - Джеймс Брайан Страница 4

Я на несколько метров отстаю от Сина и Кейта.

— Давай! Пошевеливайся! Льет как из ведра! — кричит мне Син, идущий впереди. Его голос заунывный, как ветер. Я снова дышу на руки и замечаю, что мне намного холоднее, когда промокает одежда, а вода попадает в боты, отчего у метая коченеют ноги.

Трудно поверить, что на дворе весна. Мне кажется, что она всегда похожа на ребенка, который иногда не знает, плакать ему или смеяться. Весна никогда не знает — то ли овеять нас зимней прохладой, то ли начать готовить нас к лету.

Я начинаю привыкать к этому лесу. Он уже мне не чужой, как это было месяц назад, когда я впервые вошел в него. Он становится моим, как и лес за домом моей матери. Деревья больше не смотрят на меня, как на незваного гостя. Они позволяют мне идти беспрепятственно. Их корни спрятаны в земле, чтобы моим ногам было легче найти путь, петляя в густом лесу. Лес принимает меня. Признает, защищает меня.

Когда я догоняю Кейта и Сина, мое лицо слегка розовеет от холода, а руки обветрились и покраснели.

Кажется, ветер не доставляет им особых хлопот.

Я уже могу различить разрисованные из баллончиков листы фанеры — стены нашего убежища. Нам нужно идти осторожно, чтобы к одежде не цеплялись колючки, в изобилии растущие по обеим сторонам узкой тропинки. Нам нужно идти осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрых листьях, сорванных ветром с деревьев, несмотря на то, что они молодые и зеленые.

Тропинка выходит на полянку перед дверью, которой также служит лист фанеры, держащийся на старой дверной петле и закрывающийся на висячий кодовый замок.

— Давай поживей, — говорит Кейт, пока Син возится с замком. Его пальцы скользят, когда он пытается набрать нужную комбинацию цифр, наш пропуск в укрытие.

— Отвали, я и так стараюсь — огрызается Син в ответ; его пальцы поворачивают диск несколько раз по часовой стрелке и замирают, еще один раз против часовой стрелки — и пауза, и опять пол-оборота по часовой — замок открывается и соскальзывает.

Син распахивает дверь, и изнутри доносится запах прелой листвы. Он достает из кармана зажигалку, и я начинаю различать в темноте контуры старой книжной полки. Кейт проходит вперед, и я жду снаружи, пока он пытается что-то нащупать в темноте.

Темнота рассеивается, как на восходе солнца, когда появляется Кейт с ярко горящим старым фонарем в руке.

— Ну, чё вы как лохи! Двигайте сюда, — говорит он. Разве мы можем не принять такое теплое приглашение!

На первый взгляд не скажешь, что в этой лачуге полно места, где можно было бы вытянуться в полный рост. Вместо стульев у нас три чурбана. Столом служат доски, принесенные со стройки. Пол земляной, и дождевая вода подтекает под стены и собирается в лужи по углам; во время сильных ливней ее набирается много, и она потоками устремляется к ручейку, бегущему недалеко от тропинки.

Наше укрытие сильно смахивает на лагерь для беженцев.

Запах сырости; тонкие стены, не падающие только потому, что опираются друг на друга. Мы здесь тоже беженцы — изгои, которые находят приют только собравшись вместе в хижинах, стоящих в глубине леса, вдалеке от дорог и шоссе, которые кто-то другой зовет домом.

Благодаря травке [7]я чувствую, себя здесь как дома.

Первая затяжка, и начинаешь расслабляться.

Син занят приготовлением первой дозы. Он разворачивает пакет. Гнилостный болотный запах сменится ароматом грез — ароматом, который растворяется во рту, когда пламя охватывает зеленые кристаллики и ты затягиваешься, держишь дым, держишь до боли в легких, пока он не начнет проникать через сосуды в кровь — и только тогда выдыхаешь.

— У тебя моя зажигалка? — спрашивает Син Кейта, протягивая руку в нервном предвкушении. В другой его руке зажата пластиковая бутылка из-под содовой, наполовину заполненная грязной водой, — это наша трубка.

— Я же ее тебе отдал! — отвечает Кейт. И я медленно перевожу взгляд обратно на Сина, а мое сердце бешено колотится в надежде, что он снова полезет в карман и вытащит заветный предмет, который наконец-то noгрузит нас в грезы.

— Есть! Вот она, — говорит он, и мы трое облегченно смеемся.

Легкий запах газа и вспышка. Лицо Сина растворяется в мареве пламени, а его черная одежда сливается с тенью.

Травка горит, как старая газета в камине, — поначалу нехотя, а потом разгорается ярко, как уголь.

— Да… так, — произносит Син, затягиваясь.

— Да… да, — выдыхает он, словно медленно играющая пластинка.

Дым наполняет комнату.

Син подается вперед, чтобы передать все это мне, но я пропускаю очередь — передаю Кейту, хотя мне самому жутко хочется поскорее затянуться. Но нет. Я терплю. Я понял, что ожидание существенно меняет дело.

Кейт понимающе кивает мне и глубоко затягивается, снова кивает, выдыхая дым, подобно дракону, выпускающему языки пламени.

Я не говорил им, что никогда не пробовал травку до того, как мы впервые курили здесь втроем. Казалось, это не имело значения — бывал ли я под кайфом раньше или собирался попробовать впервые. Кроме того, я не хотел быть в центре внимания, не хотел, чтобы они пялились на меня, наблюдая за моей реакцией, гадая, взяло меня или нет — как мой отец следит за всем, что я делаю, гадая, не спятил ли я.

В церкви я за всю свою жизнь был только один раз. Это случилось вскоре после того, как мать ушла от отца, проведя всю последующую неделю в размышлениях о том, что мы нуждаемся в наставлении на путь истинный. Видимо, она его так и не получила, потому что мы вышли из церкви очень быстро и моя мать ругалась про себя — что-то про потерянное время и бредовые проповеди.

Я не помню содержания проповедей, но помню церемонии.

Тщательно продуманная обстановка напоминала театральные декорации. Солнечный свет падал сквозь витражи и подсвечивал священника, как ангелочка на сцене. Я был поражен тем, как здорово все было устроено: каждый точно знал, когда садиться, а когда вставать на колени, когда говорить «аминь» и когда начинать петь.

Так вот и мы трое сидим кружком в этом фанерном сарае, пока дождь заливает его водой. Дождь шумит барабанной дробью, словно сотни людей распевают псалмы.

Ритуал есть во всем, что мы делаем.

Кальян подается соседу в правую руку.

Зажигалка в левую.

Каждый предмет берется в противоположную руку.

Все взгляды обращены к пламени, и все замирают, кроме того, кто делает затяжку.

Сначала я чувствую это в ушах. Их закладывает, как при подъеме в гору. Затем появляется слабое жжение в глазах. И еще до того как я выдыхаю дым, мое тело начинает покалывать, как будто миллионы светлячков залезли мне под кожу.