Страницы моей жизни - Франсуаза Саган Страница 4

Через месяц, наряду с другими посетителями, в клинике появился Ги Шёллер. После двух лет сложных эмоциональных переживаний и месяца размышлений наедине с собой он, несмотря на мои бинты и синяки вокруг глаз, явился просить моей руки. Я вручила ее ему больше чем на год – на то время, что мы были женаты и жили вместе: он – удивляясь мне, я – восторгаясь им, жили и были счастливы, но вместе с тем и несчастны. Я слишком боялась разонравиться ему и просто не могла ни писать, ни смеяться. А поскольку нравилась другим, случилось то, что должно было случиться. В результате как-то вечером, придя к ужину домой, я схватила свою собачку Юки, дорожную сумку, халат и, с трудом пробормотав несколько фраз, безо всяких объяснений развернулась на 180 градусов. В кафе «Флор» я встретилась с человеком, который днем часто поджидал меня там, и мы втроем – Жан-Поль, Юки и я – уехали на юг. Каким ласковым оказалось Средиземное море для разбитых сердец…

Я рассказываю все это лишь для того, чтобы объяснить, откуда взялся такой «лилипутский» текст, как «Через месяц, через год»– всего 185 страниц и с десяток основных персонажей. Правда, двадцать страниц из него улетели в окно отеля «Лютеция», что на бульваре Распай, и я должна была к понедельнику переписать их и вручить Жульяру, чьи печатные станки уже стучали. К несчастью, именно в то воскресенье к обеду пришли супруги Дассен…

Роман «Через месяц, через год» вышел поэтому худеньким, как недоношенный ребенок, и выглядел таким же слабеньким. Критики набросились на меня: «Это же просто черновик! Мадам Саган, по всей видимости, утратила достоинство, выражавшееся в ясности стиля и лаконичности, которые составляли очарование ее книг. Стоит заинтересоваться героем, как он исчезает со сцены, а вместо него появляется другой, но он не запоминается…» и т. д. Тем не менее за два дня было продано более двухсот пятидесяти тысяч экземпляров книги, ибо читатели решили, что она у меня последняя. Журналисты же написали мою короткую, с их точки зрения, безнадежно короткую биографию.

Добавлю, что критики и часть читателей, изо всех сил нападавших на эту книгу, без сомнения, были правы. Чтобы утешить меня, кто-то сказал, что Сартру роман понравился, и это очень помогло мне. (Я относилась к этому человеку с огромным восхищением и бесспорной симпатией.) В том году мы оба посещали один и тот же бордель на улице Бреа и, сталкиваясь там, церемонно раскланивались друг с другом. Однажды вечером я ужинала с Ги, Сартром и Симоной де Бовуар, и она вдруг говорит нам: «Представляете, Сартр каждый день работает у матери, он никогда не расслабляется». Мне, встретившей его в тот самый день в доме, где как раз и расслабляются, ситуация показалась комичной. Я понимающе улыбнулась ей, с мягким упреком взглянула на Сартра и наклонилась под стол, якобы для того чтобы поднять салфетку. Впоследствии мы с Сартром никогда не вспоминали этот эпизод, даже оставаясь наедине.

Если я так свободно рассказываю о своей личной жизни, то вовсе не потому, что упомянутая история, к примеру, кажется мне увлекательной, скорее она нужна мне для того, чтобы хоть как-то объяснить безалаберность романа «Через месяц, через год» и небрежность в работе над корректурой текста, обычно мне несвойственную. Никогда не поздно повиниться – скажут мне и будут правы. Эта книга, нечто вроде гадкого утенка из сказки, позабавила меня больше всех остальных. Она до предела напичкана нравоучительными сентенциями такого рода: «Та страшная самоуверенность, которую порождает честолюбие». Или: «Малиграссы любили молодежь… Им действительно с молодежью было интересно. Интерес этот, как только представлялся случай, у каждого из них легко конкретизировался, вкус к молодости всегда сопровождался естественной нежной страстью к юной плоти». И откуда я выкопала эту интонацию циничной старухи? До сих пор не понимаю. Однако подобные безапелляционные изречения и фальшивая смелость под соусом мудрости выглядят чрезвычайно смешно, и я готова признать: чем беспорядочнее жизнь писателя, тем более склонен он к нравоучениям.

Серьезные критики – Руссо, Анрио, Камп, Кантер – независимо от их симпатии или антипатии ко мне отреагировали на книгу со свойственной им объективностью: «Мадемуазель Саган выводит на сцену (место действия – Париж и отдельные провинции) череду героев и героинь и „по косточкам“ разбирает характер их взаимоотношений на протяжении десяти глав объемом чуть более десятка страниц каждая. В этих 185 страницах практически невозможно разобраться, и их вполне хватило для того, чтобы превратить сюжет в противоречивую путаницу. Нельзя сказать, что герои совсем уж безынтересны, у них просто не хватает времени пробудить интерес к себе. Чтобы справиться с этой задачей, им понадобилось бы страниц пятьсот».

«Разумеется, мы желаем скорейшего выздоровления мадемуазель Саган, но вернется ли она к нам в качестве истинного писателя или останется блестящей литературной дебютанткой? Такой вопрос, естественно, возникает. Ей удалось написать два интересных и местами волнующих романа в неподражаемом стиле, и мы поверили в чудо. Но третья попытка вызывает у нас тревогу. „Через месяц, через год“… Сумеет ли автор избежать легковесности в будущем, вот что нас интересует».

В газетах появлялись материалы и похлеще. Поэтому я решила читать только хвалебные отзывы, но это оказалось делом затруднительным. А при моем любопытстве и редкости последних – даже невозможным. И все же кое-что в предыдущих статьях, в письмах читателей подсказывало мне, что я была писателем, и настоящим. Но более всего в этом убеждало странное, захватывающее и безудержное счастье писать и быть прочитанной, этого-то никто не мог у меня отнять!

Поддержка со стороны моего тогдашнего супруга, споры с ним во многом помогли мне. В конце концов, он был издателем и при этом никогда не пытался влиять на меня. Во всяком случае, не в Сен-Тропе, где мы, приехавшие каждый со своим партнером, встречались тайком в укромных местечках, предоставляемых нам смирившимися с ситуацией друзьями. Дворики, маленькие улочки, быстрые объятия в ночных кабачках или на пляжах, служивших нам укрытием… Хотя перед лицом Закона мы все еще оставались супругами, и любовнику я изменяла с мужем. Происходящее напоминало пьесу Ануя, но не такую увлекательную, как у него, и скорее жестокую, нежели забавную. На террасе кафе в Гассене, прижавшись в Жану-Полю, который нравился мне, как и многим другим женщинам, я постепенно забыла Ги. Но Сен-Тропе превращался в ад. Магазины, бары, торговцы – всего этого становилось слишком много, и если в июне здесь еще можно было жить, в июле – уже нет.