Татарская пустыня - Дино Буццати Страница 4

В воздухе посвежело, склоны гор стали более покатыми, появилось ощущение, что до последних гребней уже недалеко.

– И не скучно вам там, господин капитан? – спросил Джованни доверительным тоном, усмехаясь и как бы желая сказать, что его-то такие вещи мало беспокоят.

– Дело привычки, – ответил Ортиц и добавил назидательно: – Я здесь уже около восемнадцати лет, хотя что я говорю – ровно восемнадцать.

– Восемнадцать лет?! – удивленно воскликнул Джованни.

– Восемнадцать, – подтвердил капитан.

Стая ворон пролетела у них над головой и скрылась в глубине лощины.

– Вороны, – произнес капитан.

Джованни не отозвался, он думал о том, какая жизнь его здесь ждет, чувствовал, как чужд ему этот мир, это одиночество, эти горы.

– А из младших офицеров, – спросил он, – потом кто-нибудь остается?

– Теперь-то немногие, – ответил Ортиц, уже жалея, что так нелестно говорил о Крепости, ибо заметил, что у Джованни сложилось о ней превратное представление. – В общем, почти никто. Всем подавай блестящую гарнизонную жизнь. Когда-то служить в крепости Бастиани почитали за честь, а теперь эту службу отбывают вроде как наказание.

Джованни слушал молча, но капитан не унимался:

– Мы ведь на границе служим. И кадры у нас в основном отборные.

Граница есть граница. Да уж…

Дрого молчал, на душе у него вдруг стало нехорошо. Горизонт раздвинулся, вдали вырисовывались замысловатые силуэты скалистых гор, на фоне неба громоздились отдельные острые пики.

– Сейчас и в армии на все смотрят по-другому, – продолжал Ортиц.

– Да, было время, когда служба в крепости Бастиани считалась очень почетной, а теперь говорят: мертвая граница, мертвая граница, но нельзя же забывать, что и на мертвой границе может случиться всякое, ничего не узнаешь наперед.

Дорогу пересек ручей. Они остановились, чтобы напоить коней, а сами, спешившись, стали разминать затекшие ноги.

– Зато знаете, что у нас действительно первоклассное? – со смехом спросил Ортиц.

– Что, господин капитан?

–Кухня. Вот увидите, какая в Крепости кормежка. Да уж… Из-за этого и частые смотры: каждые две недели обязательно какой-нибудь генерал наезжает.

Дрого из вежливости посмеялся. Он никак не мог понять, то ли Ортиц дурак, то ли скрывает что-то, то ли просто болтает, что на ум взбредет.

– Вот и отлично, – сказал он, – я ужасно проголодался!

– Ну теперь уж немного осталось. Видите вон тот бугор с осыпью?

Прямо за ним Крепость.

Снова тронулись в путь. За бугром с осыпью галечника офицеры действительно сразу же выбрались на слегка наклонное плато и впереди, метрах в пятистах, увидели Крепость.

Она и впрямь была много меньше, чем показалось Дрого накануне вечером. От центрального форта – по виду это была обычная казарма с окнами, прорезанными на большом расстоянии одно от другого, – отходили две невысокие зубчатые стены, связывавшие строение с боковыми редутами: их было по два с каждой стороны. Таким образом, крепостные стены являли собой весьма ненадежную защиту стиснутого с обеих сторон высокими отвесными скалами перевала шириной примерно в полкилометра.

Справа, у самого подножия крутого склона, на плато была впадина, что-то вроде седловины: там когда-то проходила древняя дорога через перевал, теперь она упиралась в стену Крепости.

Форт был погружен в тишину и залит не дававшим тени полуденным солнцем. По обе стороны от него тянулись голые желтоватые стены (фасад, обращенный на север, увидеть было невозможно). Из трубы шел едва заметный дым. Вдоль всей верхней кромки центрального здания, стен и редутов ходили размеренным шагом взад-вперед десятки часовых с винтовками – каждый на своем небольшом участке. Их движение, напоминавшее раскачивание маятника, как бы отмеряло ход времени, не нарушая магических чар всепоглощающего одиночества.

Справа и слева, насколько хватал глаз, тянулись цепи крутых и, судя по всему, неприступных гор. И они тоже, по крайней мере в этот час дня, казались желтыми и выжженными.

Джованни Дрого непроизвольно остановил коня. Медленно скользя взглядом по мрачным стенам, он никак не мог сообразить, что они ему напоминают. В голову лезли мысли о тюрьме или о каком-то заброшенном королевском замке. Легкий ветерок пошевелил над фортом поникший и сливавшийся с флагштоком флаг. Послышался отдаленный голос трубы. Часовые продолжали ходить своим размеренным шагом. На плацу перед входом три или четыре человека (на расстоянии невозможно было различить, солдаты это или нет) грузили на телегу мешки. Но все вокруг пребывало в каком-то странном оцепенении.

Капитан Ортиц тоже остановился и посмотрел на Крепость.

– Вот она, – непонятно зачем пояснил он.

Дрого подумал: сейчас он спросит, как она мне нравится, и от одной этой мысли ему стало не по себе. Но капитан промолчал.

Нет, крепость Бастиани с ее невысокими стенами не отличалась внушительностью, не было в ней ни красоты, ни живописности, которые придают таким сооружениям башни и бастионы, не было ничего, совершенно ничего, что могло бы скрасить эту наготу, порадовать глаз.

И все-таки Дрого, как и накануне, когда словно зачарованный смотрел на Крепость из глубины ущелья, почувствовал, как его сердце наполняется неизъяснимым восторгом.

А что же там, дальше? За этим неприветливым строением, за этими зубцами, казематами, пороховыми погребами, загораживающими обзор?

Какой мир откроется за ними? Как выглядит северное королевство, каменистая пустыня, которую никто и никогда не пересекал? На карте, смутно припоминал Дрого, по ту сторону границы тянулся обширный район с очень редкими обозначениями, но, может, с высоты Крепости все-таки удастся разглядеть какое-нибудь селение, луг, дом? Или там одна только безжизненная пустыня?

Он вдруг почувствовал свое одиночество, и весь армейский кураж – столь естественный прежде, когда казарменная жизнь текла без тягот и забот, когда у него был уютный дом, веселые, компанейские приятели и маленькие ночные приключения в садах, – внезапно слетел с него.

Крепость предстала перед ним как один из тех неведомых миров, о причастности к которым он никогда и не помышлял, но не потому, что к ним душа не лежала, просто они были бесконечно чужды ему и далеки от его привычной жизни. И этот мир обязывал к очень многому, не суля ничего, что выходило бы за рамки его прямолинейных законов.

Вернуться! Не переступив даже порога Крепости, вернуться на равнину, в свой город, к старым привычкам. Вот первое, о чем подумал Дрого: пускай подобная слабость постыдна для солдата, он даже был готов, если нужно, открыто в ней признаться, лишь бы ему разрешили поскорее уехать.

С севера надвигался плотный белый туман, закрывая горизонт и наползая на эскарпы, а под стоящим в зените солнцем невозмутимо, словно автоматы, отмеривали свои шаги часовые. Конь Дрого заржал. И вновь воцарилась великая тишина.