Одиссея Гомера - Гвен Купер Страница 4

Двадцать до этого дней от Огигии острова гнали

Бури и волны меня. Заброшен теперь и сюда я

Богом, чтоб новым напастям подвергнуться…[2]

Гомер. Одиссея

Много лет назад, когда у меня в хозяйстве было всего два кота, вернее, кошки, я объявила, что если возьму себе третьего, то назову его Мяу Цзэдун, для краткости — Председатель.

— И нечего на меня пялиться, как на полоумную, — говорила я друзьям, которые, видимо, подозревали во мне именно это состояние ума. — Как по мне, это очень даже забавно.

Шутка, впрочем, была с двойным дном: сарказм заключался не столько в имени, сколько в самой вероятности того, что я когда-нибудь решусь на столь решительный шаг — так, во всяком случае, мне казалось в мои двадцать четыре, когда после трех лет совместной жизни мы только-только расстались с Джорджем, за которого я всерьез рассчитывала выйти замуж, а на попечении у меня оказалось все наше совместно нажитое потомство: кроткая нравом, белая и пушистая Вашти и по-королевски невозмутимая дымчато-серая табби по имени Скарлетт. С одной стороны, я, конечно, была благодарна, что мое одиночество будут скрашивать две такие красавицы, но с другой — осознавала и грядущие для всех нас в моем теперешнем статусе осложнения, о которых я и помыслить не могла, пока питала надежды на вечные наши с Джорджем отношения. В то время я ютилась у подруги в свободной спальне, лихорадочно пытаясь наскрести на съемное жилье и одновременно отвергая такие варианты, как «сдам кв. в отл. сост., недорого (без дом. жив-х!)». Нечего было думать и о том, чтобы завязать роман с каким-нибудь обеспеченным аллергиком. Сама же я работала в благотворительной организации, которая в основном держалась на волонтерах, «Юнайтед уэй оф Майами-Дэйд», поэтому в конце месяца на моем счету редко оказывалось больше пятидесяти долларов. Естественно, прививки, травмы, болезни просто подкашивали наш и без того скудный бюджет.

— …Не говоря уже о социальной подоплеке, — подхватывала моя подруга Андреа. — А заключается она в том, что в мире немало бродячих котов, которых ты еще можешь пригреть, пока тебе двадцать четыре и ты одинока. Но учти, недалек тот день, когда соседские мальчишки начнут тыкать в тебя пальцем и называть не иначе, как «старуха-вдова Купер», а на вопрос: «Кто тут живет?» станут отвечать: «А, это — старая карга Купер, кошатница, она “того”, у нее не все дома… только кошки».

Пока что я не ощущала себя «того», но кошки на душе и впрямь скребли. В таких обстоятельствах заводить разговор о третьем коте было равносильно тихому помешательству, вроде того, как бредить на тему, что бы я купила, если бы вдруг выиграла в лотерею.

Но в один прекрасный полдень, спустя всего несколько месяцев с того дня, как мы разбежались с Джорджем, раздался звонок. Звонила Пэтти, которая была всего на три года старше меня, из той бригады ветеринаров, что пользовали Скарлетт и Вашти. Она-то и поведала мне долгую и печальную историю, вполне пригодную для сериала длиною в жизнь, если бы таковые снимались для кошек. У них в клинике, по словам Пэтти, бездомный котенок, которому из-за вирусной глазной инфекции в последней стадии пришлось хирургическим путем удалить оба глаза, а та семейная пара, что принесла его, забирать его обратно не хочет. И вообще, никто не хочет, даже те, кто изначально готов был приютить кота с дефектом. Если это вообще можно назвать дефектом. Она уже обзвонила всех, этот звонок был последним, прежде чем…

Договаривать Пэтти не стала, но в этом и не было нужды… Я и без нее понимала, на что обречен слепой котенок, если его в ближайшее время не забрать из питомника при ветеринарной лечебнице.

«Нет-нет! — зазвучал у меня в голове хор из греческой трагедии. — Все это очень печально, но смертных ли это забота — идти против воли богов?»

Я принадлежу к числу тех, кто классику не только почитает, но и почитывает, и даже, признаюсь, взахлеб, и я хорошо знаю, какую власть имеют надо мной слова. Если в меня швырнуть такими словами, как «слепой», «никому не нужный» и «сирота», то при моих скромных возможностях это равносильно тому, что бросить человека в атаку на вражеские окопы с… игрушечным ружьем.

Даже не обладая холодным аналитическим умом, свойственным моему внутреннему древнегреческому хору, я не могла не признать стоящую за ним вековую мудрость, и потому…

— Я забегу посмотреть, — ответила я и, помолчав самую малость, добавила: — Но ничего не обещаю.

Признаться, я никогда не замечала за собой такой рассудительности: «посмотрю, а там видно будет», когда вставал вопрос, принимать или не принимать питомца в семью. Мне и в голову не приходило «заглядывать животному в зубы», чтобы решить, насколько оно особенное или насколько у нас «родственные души». Моя философия по поводу домашних питомцев не расходится с той, что я исповедую по отношению к детям: что дано, то дано, и не тебе решать, как быть; твое дело — любить, любить безоговорочно, презрев несносный характер и недостатки. Когда я была ребенком, у нас находила приют самая разношерстная собачья публика: кто-то был брошен, а кто-то обижен бывшими хозяевами; кто-то — с явным нежеланием проситься на улицу, кто-то — со страстью к пожиранию ковров и обдиранию обоев, кто-то обладал навыками делать подкоп под забор, а кто-то имел склонность лязгать челюстями при малейшем испуге. Мои кошечки, Скарлетт и Вашти, с разницей в один год попали к нам от людей, подобравших их в закоулках Майами в возрасте где-то около полутора месяцев, полуголодными и заеденными блохами и прочей кошачьей гнусью. Я приняла их еще заочно, а при встрече мне оставалось их только забрать.

Вот почему, когда на следующий день я ехала к Пэтти, я чувствовала, что поступаю с ней бесчестно. Она-то не знала того, что знала я, а я знала, какой смысл вкладывала в слова «забегу посмотреть». Смысл был следующий: «не нужен мне никакой третий кот, во всяком случае, сейчас», но я почувствовала бы себя очень-очень плохой, если бы отказала наотрез после того, как выслушала всю историю до конца. А маленькой оговоркой я сохранила за собой моральное право соскочить с крючка.

— Мы просто обязаны его взять. Он должен жить дома, — решительно сказала мне Мелисса накануне вечером, когда я поведала ей историю слепого котенка.

Мелисса мне не чужая — у нее-то я и живу в одноэтажном домике с двумя спальнями с видом на Саут-бич, где все расходы на коммунальные услуги, продукты и мелочи для дома мы делим пополам, притом что я еще и пытаюсь сэкономить на собственное жилье. Так что когда Мелисса говорит «дом», она имеет в виду именно этот дом. Она — замечательная, и она здесь хозяйка, а потому на многие вещи, которые кажутся мне непреодолимым препятствием, она обращает не больше внимания, чем на досадный «глюк» на экране монитора. Ни выросшие счета у ветеринаров, ни бесплодные попытки подыскать жилье на троих (или уже на четверых, со мной вместе?), ни перспектива попасть в категорию «несвидабельных», как нынче говорят, — ничто не могло вызвать у нее состояния, близкого к агонии. Что касается последнего пункта, то лично мне уже чудились мужские голоса из будущего: «Вот что я скажу тебе, приятель: вообще-то она отпадная, совсем не дура, и все при ней, но три кота в довесок… Сам понимаешь…»