Раки-отшельники - Анне Биркефельдт Рагде Страница 4

Тур никогда не забудет, что Маргидо выбрал самый красивый гроб. Конечно, он ему достался без наценок, прямо от производителя, но тем не менее. Сам жест. Показать всем пришедшим в церковь, что этого человека любили и ценили.

После отъезда Турюнн он стоял у трактора и вспоминал похороны. Надо думать о чем угодно, только не о том, что через пару часов Турюнн будет за пятьсот километров. Дорогой гроб красного дерева с кованой ручкой, лучше думать об этом. Знала бы мать, сколько денег уйдет на ее похороны! «Она бы наотрез отказалась», — подумал Тур и улыбнулся, представив себе, с каким презрением она бы отнеслась к этому событию. «Дорогой гроб опустят в землю, чтобы он там гнил, а ведь есть вещи куда более стоящие», — сказала бы она.

Хорошо бы Маргидо заехал вечером на чашечку кофе, он знал, что Турюнн, Эрленд и датчанин уехали. Маргидо поступил хитрее Тура. Он попрощался с ними накануне по телефону.

И все равно Тур был ему бесконечно благодарен за похороны, так все прекрасно было организовано. И хотя похороны для Маргидо — просто работа, с родной матерью все по-другому. Прекрасный сборник псалмов, который лежал в церкви, с фотографией хутора на обложке. Необычно, зато правильно. Фотография от матери осталась только одна, сделанная в молодости на паспорт. Маргидо мог выбрать любой готовый рисунок — цветы, например, или пейзаж. Но когда он узнал, что в историческом обществе Бюнеса есть фотографии всех окрестных хуторов для будущей книги, он сделал копию фотографии Несхова.

Как было утешительно сидеть в церкви и рассматривать все постройки на хуторе. Хутор и мать были неразделимы. А снимок сделали солнечным летним днем, стены были ярко освещены, а перед неправдоподобно зелеными кустами вдоль липовой аллеи цвела наперстянка. Торжественно. Именно что торжественно. Никому бы и в голову не пришло, что стены требуют покраски, свет красил их сам собой.

Потом Тур забрал оставшиеся сборники, на удивление, их оказалось совсем мало. И в тоске, и в радости их можно будет вынимать, читать строки псалмов. «Прекрасна Земля, величественны Божественные небеса», видеть ее имя над датами. Как странно было прочитать «Анна» — для него она была просто «мама». «Впервые пенье я услышал, то пела мать у колыбели…» Хорошо, что Маргидо включил эту песню, несмотря ни на что, надо же! Ее редко включают в сборники. Тур с трудом припоминал, как ее исполняли на похоронах, сам он был не в состоянии подпевать, но он никогда не забудет, как песня разносилась по церкви, и пышный гроб утопал в цветах. А сколько пришло людей! Многих он годами не видел. По очереди подходили после похорон с соболезнованиями, каждое рукопожатие так много значило: хотя все занимались своими делами на хуторах, серьезное событие могло всех объединить. Надо, черт возьми, следить за событиями, и если кто-то из стариков умрет, надеть хороший костюм и прийти в церковь. Как говорится, отдать последний долг, ведь достаточно просто прийти, спеть псалмы и потом выразить соболезнования. Не так уж и трудно.

Он забрался на сиденье трактора, завел двигатель и стал расчищать снег. Сначала на дворе, потом на аллее, ведущей к дороге. Он работал долго и тщательно, снег нужно убрать как следует. Ему всегда было грустно смотреть на дорожки, которые зимой уменьшались наполовину. Хозяйская лень! Расчищая снег, он думал о предстоящих днях. До маминой болезни мысли о Рождестве и Новом годе были очень незатейливыми и, как всегда, о свиньях. А теперь появилось столько новых мыслей. Но надо сосредоточиться и придерживаться планов. Забрать поросят у Мари и Миры, чтобы у них снова началась течка, осеменить свиноматок, войти в график, пересчет свиней намечен на первое января, потом Сару придется отправить на убой, в общем, надо заниматься свиньями и не отвлекаться, иначе ему не сдюжить. В доме сидит старик, усыпанный крошками от торта, и приходится ему старшим братом. Лучше об этом не думать. Потому что сразу за этими мыслями приходят дурные мысли о матери и дедушке Таллаке, а их не надо к себе подпускать. Урывками перед сном в эти предновогодние дни на него наваливались образы молодой матери и смеющегося дедушки Таллака. И как они занимались любовью. И делали наследников, потому что старший сын был ни на что не годен. Тогда Тур отмахивался от этих образов, крепко зажмуривал глаза и молился, чтобы на него поскорее снизошел сон. Он хотел вернуться к привычным будням, а к старику в гостиной у него не было сил относиться по-новому. Он был его отцом, и только это и приемлемо. Он сразу так решил, и так оно и будет.