Последние дни Супермена - Эдуард Лимонов Страница 4

— Здесь дорого, шпион, — с опаской заявила Алис, оглядывая покрытые белыми скатертями столики, уютные старые стулья, древние напольные бронзовые часы, гравюры на стенах и практически пустой зал. Мужчина и две седые женщины, очевидно богатые туристы, сидели у окна в углу, и только.

— Я угощаю, а когда ты станешь панк-рок star, как Блонди, ты угостишь меня, — бросил Генрих, за что получил благосклонный зеленый взгляд будущей звезды.

Предводительствуемые кудрявым и лохматым официантом в черном пиджаке и бабочке, богатые папа с дочкой отправились к столику, который выбрал Генрих.

Очутившись за столом, зеленый попугай Алис стал вести себя вдруг с большим достоинством, очевидно вообразив себя взрослой леди, вышедшей «out» с Генри Богатым. Дитя углубилось в чтение меню в коже с видом их английского премьер-министра — миссис Тэтчер, лицо ее приняло высокомерное выражение.

— Что желаете the right and honorable lady? [28]

— Right and honorable lady желает… — леди Алис запнулась, рожица ее теперь сделалась неуверенно-стеснительной.

— Говори, не выпендривайся, не прикидывай, сколько это стоит, — подбодрил ее Генри. — Я ведь дабл агент, поэтому «они» платят мне двойное жалованье с двух сторон.

Попугай Алис засмеялся и, плотоядно взглотнув слюну, свистнул словом:

— Ойстерс!

Кроме устриц дитя пожелало только шампанское. Генри хотел устриц, кусок мяса и шампанское.

— И ты будешь жрать мясо после ойстерс? — с ужасом спросила Алис-англичанка. — Если уж ты так хочешь жрать, возьми себе рыбу.

— Только мясо. Мне нужно быть сильным.

— Ага, — понимающе кивнуло дитя. — Чтобы убивать мужчин и ебать женщин…

— Вот именно, — подтвердил Генри. — Ебать женщин, — и нагло посмотрел на Алис Наглую, как бы напоминая ей, что она тоже женщина, а не только дитя, хотя почему-то выбрала облик дитяти и в этом облике разгуливает по парижским улицам.

Смутившись, оно дрогнуло всеми своими тряпками и переменило позу. В этот момент принесли шампанское…

После десятой устрицы дитя спросило:

— Генри, это, конечно, не твое настоящее имя, Генри? У русских другие имена. Какое твое настоящее имя, шпион?

— Генрих — это мое самое настоящее русское имя, — именно его дали мне мои родители.

— Врешь?

— Отьебись, kid, или ты мне веришь, или не веришь. Генрих — интернациональное имя, мои русские родители хотели дать мне это имя и дали, значит, оно им понравилось. Другое дело, что оно не нравится мне… или тебе…

— Легче, легче, шпион, — улыбается дитя, — не так агрессивно.

Взглянув на покосившуюся внезапно зеленую челку и зеленые, чуть повлажневшие глаза, Генрих убеждается, что дитя уже захмелело. Водка и пиво Гинесс смешались с шампанским и проникли через желудок в кровь юного существа. Теперь оно, развеселившись и, очевидно, вспомнив, что оно — женщина, заигрывает с Генрихом-мужчиной… Пытается сделать физиономию женщины-вамп, женщины-разрушительницы, роковой Алис. Жизнь Генри, вспоротая, как подушка, разлетается пухом и перьями по ветру, а идол Алис улыбается уже следующей жертве.

Генрих чувствует, что ребенок, которым он забавляется уже два часа, сейчас ускользает из сферы его внимания, и вместо смеющейся пьяной рожицы девочки-подростка он все чаще и чаще посматривает в глубь зала, на кассу, на кассира, на лохматого официанта и двух других официантов. Генрих, собственно, даже не решил, что ему делать дальше, детали последующих его действий «после кофе» не отработаны, но их нужно отработать именно сейчас, потому что он уже заканчивает мясо, потом будет фромаж, а потом кофе, а потом — «после кофе». Послекофейный период.

Девочку следует отослать из ресторана. Заставить ее уйти, попросить подождать его где-то, подальше отсюда. Посидеть после этого одному еще пару минут, нет, больше, дать ей уйти достаточно далеко, дать зеленому попугайчику раствориться в толпе. Посидеть, ворочая ложкой в кофе, звеня ею беззаботно, и, допив последний глоток, оглядеться. Лохматого официанта в этот момент в зале быть не должно, он должен быть в кухне. После этого следует, сунув руку под пиджак, нащупать пистолет и снять его с предохранителя, поставить на боевой взвод, патрон номер один войдет в дуло. Затем, переведя руку с пистолетом в карман пиджака, следует пойти к кассе… Стук-стук каблуками… Что говорить? Хуй его знает, что говорить. Генрих никогда не грабил рестораны… Грабил? Но он не грабит. У него недостаточно денег заплатить за себя и зеленоглазую подружку-попугайчика. Он не грабит, а извиняется. Он извинится перед мсье кассиром, он же бармен, может быть, он и хозяин заведения: «Простите, мсье, но у меня оказалось с собой только четыреста франков…» Нет, без полиции отсюда не уйдешь, ибо они предложат заплатить по кредитной карте, или визе, или… Генрих никогда в жизни не имел ни единой пластиковой финансовой карты. Нет, у мсье нет никаких кредитных карт, нет и чековой книжки… «Полиция, Жан, пойди за полицией». Жан спускается вниз…

Но у мсье пистолет. Мсье уже год не имеет французской визы, мсье — нелегальный эмигрант с незарегистрированным оружием. Еще неизвестно, не уложили ли из этого пистолета до того, как он попал к Генриху, парочку-тройку хорошеньких усатеньких провинциальных французских ребят, служащих в Париже полицейскими. Во всяком случае, югославы, продавшие Генриху «беретту», были бравые ребята, можно было догадаться, где такие бравые ребята достают пистолеты и что они со своими пистолетами делают.

«Мсье Генрих, ты боишься? — спрашивает он себя. — Боюсь! — отвечает он себе. — И что удивительного? Далеко не каждый день я сую пистолет в брюхо приличного французского отца семейства, почтенного представителя частного сектора, ресторатора и гражданина. Нет опыта. Опыт важен. Совершенно неизвестно, как ресторатор станет себя вести в данной стресс-ситуации и как себя станут вести официанты. Не вырвет ли повар из-под фартука кольт и не провалюсь ли я вдруг в специальный люк возле кассы, куда они обычно аккуратно проваливают суперменов каждый день…»

— Хэй, ты где, шпион? — машет у него перед глазами рукой Алис. — Оглох, ослеп, потерял аппетит. Ешь свой фромаж.

— Sorry, — оправдывается Генрих. — I was day-dreaming. [29]

— I am drunk, [30]— провозглашает Алис. — Что мы будем делать после обеда? Может, пойдем в кино?

«Ей нравится со мной, — удивленно понимает Генрих. — Определенно, ей хорошо со мной. И я знаю почему — я не учу ее жить, не хватаю за грудь или за подростковый зад под кожаной юбкой, не прижимаюсь и не пускаю слюни. Я отношусь к ней серьезно, на равных… Конечно, ей не хочется уходить. Что мы будем делать после обеда? Если нас, Генриха Супермена, не застрелит повар, или хозяин, или полиция, может быть, мы пойдем в кино, посмотрим фильм из жизни гангстеров, чтобы набраться опыта».