По законам звездной стаи - Георгий Ланской Страница 4

Мать все-таки позвонила отцу, холодным и неприветливым тоном сообщив, что «ребенок едет в Москву». Егор стоял под душем, поэтому расслышал лишь финальный аккорд монолога в телефонную трубку. Хотя мать не подавала виду, она явно была в ярости.

– Мне это совсем не нравится, – с деланым безразличием произнесла она после короткой паузы. – Не то чтобы я была против вашей встречи, но вся эта идея с переездом мне не нравится.

Егор замер, прислушиваясь. Тема отца в семье всегда была табу. Мать старалась игнорировать вопросы любопытного сына, пока тот рос, а позже Егор сам научился обходить скользкую тему.

– Саша, я не хочу это обсуждать, – продолжила мать с плохо сдерживаемым раздражением. – Давай не будем ворошить прошлое. Я надеюсь, что Гоша быстро перебесится и вернется домой. А ты, как отец, должен внушить ему эту мысль.

Мать ненадолго замолчала, а когда заговорила, в голосе звенела сталь.

– Да, не хочу. Это мой сын, а не твой, понял? Я его растила, воспитывала, я ночами не спала, когда он болел. И я не хочу, чтобы он оставался в доме с твоей проституткой! Представляю, чему она его научит…

Мать снова замолчала. Из динамика несся приглушенный рык. Выждав несколько минут, она припечатала:

– Саша. Ты. Сделаешь. Как. Я. Сказала. Мальчик приедет в Москву, встретишь его, он погостит три дня, а потом уедет обратно. И не вздумай играть со мной.

Трубку мать с такой силой опустила на рычаг, что телефон жалобно пискнул. Очевидно, это был последний выброс адреналина, поскольку мать, мгновенно посерев, безвольно сползла на пуфик и всхлипнула. Егор, наблюдавший за ней в щелочку, сделал шаг назад, преувеличенно громко зашелестел пластиковой шторкой и зашлепал влажными босыми ногами по мокрому кафелю. Мать метнулась на кухню, где столь же демонстративно загремела кастрюлями. Вечер прошел в напряженном молчании, а засыпая, Егор услышал, как она плачет в своей комнате.

Провожая сына в далекую Москву, она не нашла в себе сил даже улыбнуться на прощание. Егор собирался в гробовой тишине, метался по квартире в поисках носков, белья, запасных джинсов и куртки. Мать в сборах не участвовала, хотя куда лучше сына знала, где что лежит. Она стояла в дверном проеме, облокотившись на косяк таким образом, что мечущемуся Егору то и дело приходилось натыкаться на нее.

– Думаю, не стоит брать с собой так много вещей, – негромко посоветовала она, увидев, как сын, охнув, приподнял объемную сумку. – Ты же ненадолго.

До столицы Егор добирался в буржуйском комфорте. Не было билетов ни в купейный, ни в плацкартный вагон. Мать не преминула заметить, что он чересчур торопится, и ехать в СВ – непозволительная роскошь, но Егор не стал слушать. В попутчицах оказалась немолодая тетка с легкомысленными кудряшками и пышной грудью. На вторые сутки Егор от скуки рассказал ей о поездке, странном нежелании матери отпускать его в Москву и реакции на разговор с бывшим мужем.

– Ну, а ты чего хотел? – глубокомысленно отозвалась попутчица с прозаическим именем Татьяна. – Они сколько в разводе? Лет двадцать? Ну, вот… Разочаровалась в мужиках, замуж больше не вышла, посвятила себя сыну, а тут он, как предатель родины, сбегает к тому, кто обидел ее много лет назад.

– Так я же не к нему еду, а в Москву, – вяло возразил Егор, обмахиваясь сложенной газетой. В вагоне было душно, окна не открывались, а кондиционер отсутствовал как таковой.

– Ну, это ты сейчас так говоришь. Отец, каким бы он ни был, тебя встретит, хоть на пару дней, да приютит, а там еще неизвестно, может, и насовсем оставит. А мама твоя привыкла, что ты всегда дома, всегда рядом, под контролем и каблуком. Строгая она у тебя?

Егор пожал плечами.

– Строгая?.. Не знаю даже, как сказать… Она, по-моему, на весь мир озлобленная. Зациклена на правильности. Так правильно жить, так неправильно. Есть мораль, есть аморальность. И жить надо, как завещал дедушка Ленин: учиться, учиться и учиться…

– Откуда тебе знать дедушку Ленина? – рассмеялась Татьяна. – Вы уже, слава богу, миновали период, когда его личность была культовой.

– Читал много.

– Вон оно что… Скажи, а с отцом твоим она вообще не общалась?

– Никогда. Во всяком случае, при мне.

Татьяна бросила оценивающий взгляд на Егора и сощурилась.

– Ты одет хорошо, маму твою на вокзале видела. Тоже вроде не в лохмотьях. Твоя курточка приличных денег стоит, я такую своему оболтусу покупала. Это все на учительскую зарплату?

– Отец алименты присылает. Да и я работаю уже второй год в газете, правда, пока на гонорарной основе.

– Отец алименты присылает до сих пор? – удивилась Татьяна.

Егор нахмурился. Странно, но эта мысль не приходила ему в голову. Деньги от родителя регулярно капали на счет, несмотря на то, что сын давно был совершеннолетним, так что папочка вполне мог умыть руки. А он продолжал платить. И, судя по тому, как жила семья, отец платил неплохо.

– Я не знаю, – нехотя признался Егор. – Но, как мне кажется, это не просто так. Не от благородства. И вряд ли им движут отцовские чувства. Мне не понравилось, как она разговаривала в последний раз по телефону. Тон был такой… Властный, жесткий. Как будто она могла ему приказывать. А потом рыдала.

Татьяна ненадолго задумалась.

– Ну, тут много чего может быть, вплоть до давно похороненной измены. Возможно, твой папенька до сих пор чувствует себя виноватым, что ушел, бросив вас на произвол судьбы.

– А она в нем это чувство взращивает, – поддакнул Егор. – Она это умеет. Вроде бы голоса не повысит, и слова все правильные, обтекаемые, как на партсобрании, а жить после выволочки не хочется. Она всю жизнь на меня давила: не бегай, не играй, не водись с плохими, читай умные книги, потому что мультфильмы – это зло, они не развивают… Черт побери, да я до четвертого класса проходил в панамке, потому что бейсболка – это зло, а солнце печет голову!

– Как же ты с этим боролся? – сочувственно спросила Татьяна.

Егор помолчал, уставившись в окно, за которым мелькали столбы и деревья.

– Я научился не слышать. Игнорировать. Запираться. Вроде бы нет ярого протеста, бунта – а итог один. Не слышу, значит, не сделаю. Не хочу носить панамку – не буду. Хочу смотреть мультики – не услышу приказ переключить канал. Хочу пойти купаться – не услышу запрета.

– Неужели она тебя не наказывала?

– Пыталась, но бить ребенка, который не проказничает явно, – непедагогично, а устроить словесную выволочку… С определенного момента это стало бессмысленным, я же их не слушал. По-моему, больше всего в теперешней истории маме не нравится даже не то, что я уезжаю к отцу, а то, что уезжаю из дома без ее согласия. Она не сможет в дальнейшем меня контролировать.