Крокодил - Марина Ахмедова Страница 4

– А че так? – спросила Светка.

– А у меня же это, бунт в душе. Против матери его. Она же как приехала, сразу Лешка переменился.

– В этой церкви была, протестантской, куда хотела пойти? – спросила Светка.

– В четверг была, – скромно ответила Анюта.

– И че там? – спросила Яга.

– Ничего так, – ответила Анюта. – Лекцию писали. Пастор всякое рассказывал.

– Лек-ци-ю? – растянула Яга. – Ни хуя себе, все какие вокруг умные. Че, Анюта, нам тоже расскажи, про что лекция была.

– Я так не помню, только своими словами могу.

– Давай своими, нам чужими не надо, – сказала Яга, стрельнув глазами в спину Миши.

Анюта потянулась к сумке, достала из нее тонкую тетрадь и пролистала исписанные листы.

– Там пастор как бы сказал, что слова, которые говорит Иисус, – они есть как бы жизнь для каждого из нас, – быстро заговорила она, глядя в написанные ручкой буквы.

– Че? – спросил Яга. – Какая еще жизнь?

– Это метафора, – не оборачиваясь, проговорил Миша.

– Ну давай, че там дальше, – сказала Яга.

– Он еще сказал, что Иисус знает сердце каждого из нас. Ну, типа, что мы говорим, как мы говорим. Короче, слово имеет силу, когда мы его произносим.

– Че ты толстую тетрадь не купишь? – спросила Яга. – Эта у тебя скоро закончится.

– Потому что, как бы это, толстая тетрадь пятьдесят рублей стоит. А я вчера попросила у бабушки сорок рублей, а она такая сразу отчиму позвонила – Анюта опять денег на наркотики просит. Он мне вчера скандал устроил… Вот и получается… – она запнулась, – опять двадцать пять.

– Еще че этот пастор говорил? – требовательно спросила Яга.

– Он еще, короче, вопрос поставил, на который мы… типа каждый из нас должен для себя ответить.

– Че за вопрос?

– Сейчас… – Анюта полистала тетрадь. – Короче, почему змей подошел к Еве?

– Че? Какой еще змей?

– Искуситель, – снова повернулся Миша.

– С яблоком! – подала из комнаты скрипучий голос Старая.

– Ага, – подтвердила Анюта.

– И че он к ней подошел с этим блядским яблоком?

– Я еще не нашла ответа на этот вопрос, – сказала Анюта и почесала голову. Из головы выпал волос.

– Может, влюбился? – спросила Светка.

– Она хоть красивая – Ева, что ль? – спросила Яга.

– Змей – это метафора, – произнес Миша.

– Че, блядь, заладил – метафора! – заорала Яга. – Че мне, блядь, мозги пудрите. Какие-то змеи, блядь. Яблоки какие-то. Вообще… Сейчас мама, говорю, придет!

Светка ушла в комнату, а Анюта осталась и сидела смотрела на черный волос, который, не долетев до пола, опустился на ногу и увяз в гное.

Больше ничего не было. Ягу смыло водой – теплой, прохладной и пенной. Вода была повсюду, и Яга была в ней одна. А больше ничего. Яга поняла, что когда повсюду что-то одно и его много, многажды множе тебя самой, но ты с ним – один на один, значит, то, что повсюду, – это ничто. Поняв это, Яга распустилась в ничем, как будто в ней открылись разные створки. Как будто у ней по всему телу были такие узенькие полосочки – жабры. Она ими в воде дышала, а когда надышалась, они ожили окончательно и начали раскрываться, как лепестки цветка. Наверное, большой розы. Роза была тяжелее, чем ничто, но именно потому, что она дышала ничем, она как бы тоже обезвесилась, сохранив при этом вес. И этот вес потянул розу вниз, на дно ничто. Внизу, как ни странно, Яга почувствовала себя еще невесомее. Раскрылась всеми жабрами ему навстречу, хоть оно и было повсюду, и куда ни поплыви – везде оно. Даже если просто будешь колыхаться на месте, оно тоже – везде. Дна не было, потому что у ничто дна быть не может. Яга об этом не догадывалась, но роза с самого начала знала об отсутствии дна. Телом Яга чувствовала, куда она движется – вверх или вниз. Яга двигалась вниз – к самому сердцу.

Она еще не дошла до низа, потому что низа не было и дойти до него было невозможно, но ничто ее уже обняло и пенно убаюкало. У Яги между ног потекла нега, и она поняла, чем мужчина отличается от женщины. Чем Ева принципиально отличается от Адама. Яга погружалась в негу, погружалась, жабры дышали сами по себе, а нос тонул. Нос задыхался. Носу нужен был кислород. Нос потянул наверх, Яга разозлилась и вынырнула.

– Нахуй, блядь? – хрипло спросила она, имея в виду нос, который был, и она не могла этого изменить.

Яга встала с кровати и пошла к зеркалу, висящему на стене. Так они и стояли друг против друга – Яга и Яга. На выпуклом лице другой Яги, которая появилась, оспорив право этой Яги на единоличное присутствие в разлитом повсюду ничто, опухшие веки прорисовывались скобками. Из них выглядывали зрачки – голубые, как вода и ничто. Яга подняла руку и, кажется, хотела потрогать макушку, но бросила руку вниз на полпути, потрогала между ног под джинсами.

– Конец, нахуй… – прохрипела она. – Конец – всему пиздец…

Яга повернулась к окну. Посмотрела на занавеску. Ее ноги подогнулись, она упала, растопырила ноги. Хотела расстегнуть джинсы. Поковырялась в пупке. Бессильно вывернула запястья.

Мать откинула голову, будто с порога ей нанесли прямой удар в лицо. На секунду прикрыла глаза. По лицу как будто прошла судорога, поделив его на две половины.

Замерев, Яга смотрела на мать с пола так, словно та не рожала ее. Словно сама Яга никогда не была младенцем. Словно никогда между ними ничего не было и эта посторонняя женщина случайно вошла в эту кухню.

Лицо Яги стало злым. Мать посмотрела дочери в глаза, быстренько отвела взгляд, медленно повернулась к мойке, в которой стояла миска с бордовой фосфорной водой. Прижала руку груди, будто там сильно жгло, отвернулась совсем и вышла в распахнутую дверь.

Яга посмотрела в окно. Мать шла мимо покосившейся теплицы, мимо первых перьев лука. Яга перевела взгляд на свою руку. Рука опухла от фосфора.

Стеклянная дверь «Гринвича» шумно распахивалась, пропуская покупателей. Яга стояла сбоку, засунув руки в карманы.

Ветер подул снизу.

– Че, уже весна, – пробубнила Яга.

Через дорогу виднелся другой магазин – маленький, но тоже продуктовый.

Из супермаркета выезжали тележки, нагруженные продуктами. Яга постояла еще немного и, вихляя бедрами, пошла к двери.

– Столько, блядь, всего надо сделать, – пробубнила она, входя в разъехавшуюся дверь.

В овощном отделе пахло пластиком. Фрукты и овощи, лежавшие на прилавке, отливали глянцем. Яга шла по проходу между лотками, а увидев женщину с тележкой, выскочила впереди нее.

Тележка завернула в молочный отдел. Из-за стеллажа с кефиром показался мужчина в синем пальто и розовом галстуке. Яга, глядя в сторону от него, поправила волосы и укусила губу.

Тележки столкнулись в узком проходе. Яга, оказавшись рядом с мужчиной, повернулась к полке с кефиром и зашевелила губами, беззвучно читая названия упаковок. Рукой она сделала колесо по карману пальто – прижалась тыльной стороной согнутой ладони и прокатилась по нему. В чужом кармане хрустнули деньги. Руки Яги затряслись, как бывает от сильного страха или азарта. Она скользнула пальцами по шершавым ворсинкам пальто. Пальцы юркнули за отворот кармана. Яга поддела указательным и средним пальцами купюру, подтолкнула ее под большой, плавно потянула руку, не сгибая пальцев. Сжала деньги в ладони и, не отрываясь глазами от кефирных полок, обогнала тележку.