Голыми глазами - Алексей Алехин Страница 4

Помнится, отец рассказывал мне про живших в 20-е годы у них в городе американских рабочих, завербовавшихся в Россию. Он мальчишкой бывал у них в семье, учился английскому на слух, и ему иногда показывали хранившийся в бельевом шкафу обратный билет в Америку – на пароход, который отойдет из Гамбурга через несколько лет такого-то числа двадцать такого-то года, в каюте третьего класса номер такой-то. Имя парохода он позабыл.

С такими, только не купленными, билетами здесь живут многие. И всё не уезжают.

Держит жилье, работа, деньги. А мужчин еще охота и рыбалка, которые тут не просто страсть и развлечение, но часть быта.

В городе, как и повсюду, плохо с провизией. Желтоватые костлявые утки по карточкам. Малость выручают нарезанные за ближними сопками садовые участки, которыми так гордится комбинат. Раз их показали приезжим немцам. Те удивились, не обнаружив ни выложенных камешками дорожек, ни нарядных клумб, а лишь огурцы под пленкой да картофельные грядки.

Обычная зимняя еда – вареная картошка с ломтем кеты домашнего засола.

Потому, хотя лов кеты на спиннинг требует трудно добываемых и дорогих лицензий, а сеть и вовсе вне закона, все балконы города увешаны гирляндами дармовой самосольной рыбы и сохнущих сетей.

Тут нельзя быть мужчиной и не браконьером.

Когда идущие с Тихого океана косяки достигают Амурска, в городе начинается рыбная лихорадка, по местному – «фестиваль».

К инженерам-лесохимикам, инструкторам по технике безопасности, передовым рабочим и непередовым, к учителям, тихим плановикам, шоферам автобазы и работникам теплосети, не говоря о начальстве, традиционно питающем любовь к пикникам на воде, возвращается первобытная охотничья удаль. Они берут отпуска, отгулы или просто исчезают с рабочих мест, грузятся в быстроходные лодки и катера с отменной оснасткой и на пару недель превращаются в аборигенов, в речных людей. Они ловят кету, говорят о кете, потрошат и солят и едят – кету, кету, кету.

По всей шири реки в эти дни снуют, точно водомерки, задерживаются ненадолго на месте, выписывают дуги легкие алюминиевые лодки, с которых бледнолицые пытаются перехватить косяки, идущие от устья волнами, то поднимаясь к поверхности, то едва не касаясь брюхами илистого дна.

Бессильный рыбнадзор объезжает их стороной, изредка отбирая сети или довольствуясь мздой.

На реке жирует местное начальство, знакомые и гости начальства, собственные приятели и делящиеся уловом «испольщики» – у рыбнадзора тоже дети. Поди угляди среди этой массы вовсе бесправных браконьеров, орудующих на свой страх и риск.

А вечерами в укромных заводях, в зарослях тальника загораются десятки и десятки костров. Там, возле вытащенных на берег моторок и сохнущих снастей, хозяйственно натянув брезентовые вигвамы, рыбаки выпивают и закусывают, хвастают удачами и держат военный совет.

В кустах темнеют прикрытые ветвями бочки со свежепосоленным уловом.

При свете бензиновой лампы умелец в круглых очках возится с разобранным лодочным мотором.

И чей-то сын-подросток, уютно устроившись на корме катерка с буханкой в руке и зажатой в коленях литровой банкой икры, лениво зачерпывает ложкой и жует, любуясь на испещренную светлыми полосами и пятнами смеркающуюся водяную даль.

8.

Владивосток.

Текущие с сопок булыжные волны улиц, по которым, как с американских горок, катится мимо универсальных, продуктовых и военторговских магазинов разноглазая толпа.

Базальтовые гроты входов в учреждения, где чудятся генеральские фигуры швейцаров в галунах, отраженные в глубине зеркальных стекол.

Бывшие банки, торговые дома и правления пароходных обществ, хранящие память о временах, когда тут зарождалась и собиралась богатеть вторая Россия.

Деревянные настилы пляжей под боком многоэтажных гостиниц.

Голубой Амурский залив со стотысячедолларовыми яхтами, положенными на его гладь, как музыкальные инструменты на крышку рояля.

Желто-оранжевый закат над заливом с обгорающим архипелагом синеватых облачков, как бы сгустившихся над островками и повторяющих в небе их расположение.

Голуби, копошащиеся на железном подоконнике и клюющие выложенных туда мною на просушку морских звезд.

Приплывшее по воде изобилие Золотого Рога.

Австралийское зерно, незрелые вьетнамские ананасы в веревочных корзинах, груды синих японских газовых труб.

Разношенные океаном белые сухогрузы, желтые буксиры, нескладные лесовозные баржи.

Серые военные корабли, увитые до верхушек мачт черными плетями проводов и антенн.

Выползшие на берег подлодки в потеках ржавчины.

Целая суверенная страна с акваторией и побережьем.

С кастой торговых капитанов, значительно обсуждающих заработки в Венесуэле и достоинства сингапурских портных.

С пограничником, стерегущим борт готового уйти судна.

Со сверкающими айсбергами пакгаузов из рифленого алюминия и упрятанными в их глубинах флотскими лавчонками, торгующими модным заморским барахлом, транзисторами, сигаретами и презервативами.

В голубеньком небе барахтается похожий на жаворонка истребитель-бомбардировщик с изменяющимся крылом.

Светло-зеленый железнодорожный вокзал, провинциальный, как все вокзалы. Конец великого Транссибирского пути с отдыхающими от торопливого локомотива вагонами, тронувшимися от московских перронов, проскочившими мимо старых и новых городов, напуганных деревень, через всю страну и замершими здесь, у кромки моря.

Деловые молодые чиновники с короткими стрижками.

Начальники в обшитых дубом кабинетах с тучными кожаными креслами, помнящими зады капитанов Добровольного флота, и с портретами пароходов в рамках.

Фланирующие морячки из загранки с девицами, подпорченными их щедростью.

Портовые рабочие из условно освобожденных, живущие в переделанном под общежитие древнем трансатлантическом пароходе с округлой, как бы дамской, кормой и строгим смокингом палубной надстройки.

Он похож на переселившегося в больничную палату старого щеголя, к которому с причала, поддерживая в нем жизнь, тянутся уродливые закутанные в асбест трубы водопровода и парового отопления.

После работы обитатели одряхлевшего левиафана, за неимением иных развлечений, высыпают потолкаться на площадь перед морвокзалом, куда днем приходят к монументу возложить цветы щуплые припараженные женихи с невестами, просвечивающими в белых воздушных платьях своими крепкими коренастыми телами.

Редкий заезжий люд с Большой земли тут привлекает к себе внимание, оберегается и передается с рук на руки.

Вроде долговязой танцевальной пары из Ленинграда, дающей показательные выступления по клубам и домам культуры, меняющей шесть костюмов в вечер, а после концерта снисходящей к застолью в узком кругу почитателей, где в сотый раз живописует свой успех на каком-то конкурсе в Швеции и щебечет старые анекдоты и столичные сплетни.