Книга Джо - Джонатан Троппер Страница 4

Кому позвонить? С отвращением понимаю, что на ум приходят только люди, с которыми я так или иначе связан профессионально. Когда «Буш-Фолс» попал в список бестселлеров, я ушел с работы и перебрался из однокомнатной квартиры на Амстердам-стрит в доме без лифта в пятикомнатную в кооперативном доме у Центрального парка, и это превращение из многообещающего писателя в успешного оставило меня, похоже, совсем без друзей. Все это, хотя и непрямое, но все равно очень заметное проявление моих охренительных бабок.

Это Оуэн использует такое выражение. Сначала был аванс: семьдесят пять тысяч, за вычетом его пятнадцати процентов, разумеется, да еще примерно тридцать восемь процентов налогов. В результате мне досталось чуть меньше сорока тысяч, не баран чихнул, конечно, но все же охренительными бабками никак не назовешь.

— Опра теперь сама книжки не выбирает, — сказал мне как-то Оуэн вскоре после выхода «Буш-Фолс», когда мы сидели у него в кабинете и занимались мозговым штурмом. — С другой стороны, твою она бы в жизни не выбрала. У тебя же там ни женщины тяжелой судьбы, ни добившегося всеобщего признания инвалида-колясочника, ни тернистого пути к вершинам духовного самопознания.

Не то чтобы он меня поразил в самое сердце. Я, честно говоря, еще не успел оправиться от шока, что мою книгу вообще опубликовали, не говоря уж об авансе в семьдесят пять тысяч.

— Ну, так что будем делать, как книгу продавать? — спросил Оуэн с ухмылкой.

— Встречи с читателями по всей стране?

— Тебя никто не знает.

— Реклама?

— Та же фигня.

— А как сделать так, чтобы тебя узнали?

— Продать побольше книг.

— Ну, о'кей. А как мы это сделаем?

Оуэн ухмыльнулся мне из-за своего письменного стола:

— Опра.

— Послушай, — сказал я, — люди же как-то продавали книжки, когда никакой Опры не было.

Он задумчиво кивнул собственным мыслям.

— Есть идея, — сказал он.

Оуэн устроил так, что «Карманный формат», буш-фолский книжный магазин, получил огромную партию первых экземпляров романа бесплатно. А потом он отправил в Буш-Фолс одного из своих клиентов, по совместительству являвшегося штатным автором «Нью-Йорк таймс», с заданием разыскать прототипов каких-нибудь персонажей из книжки и взять у них интервью. В результате появилась статья «Городок как на ладони». Оуэн, как следует поканючив, добился того, что кто-то там в «Книжном обозрении» обратил-таки на роман внимание, и в следующее воскресенье о «Буш-Фолс» вышла целая полоса. Обзора в «Таймс» Оуэну было достаточно, чтобы запустить рекламную кампанию. Уже через месяц мой скромный романчик восхваляли в «Эсквайре» и в целой куче других крупных изданий. Первый раз в список бестселлеров «Буш-Фолс» попал примерно через три месяца после того, как оказался на полках магазинов, и количество нулей в моих гонорарах резко увеличилось. Когда мы узнали, что сделались бестселлером, Оуэн вскочил на китайский столик из красного дерева ручной работы и сплясал на нем самую настоящую оуэновскую джигу. После этого он полетел во Франкфурт и продал скопом права на все издания романа в Европе за 250 тысяч, а потом полетел в Лос-Анджелес и продал «Юниверсал Пикчерз» права на экранизацию за сумму, в пять раз превышавшую эту, вследствие чего мои авторские отчисления продолжили расти. Через шесть месяцев, по-прежнему оставаясь в списке бестселлеров, я уже сидел на таком мешке с деньгами, какого не ожидал заработать за всю жизнь, трудясь на ниве продвижения брендов — а именно этим я и занимался в прошлой жизни.

— Ну вот, теперь ты совершенно официально заработал охренительные бабки, — радостно провозгласил Оуэн над порцией стейка в ресторане «Питер Лугер». Он превратил процедуру ежемесячного отчета о продажах моей книги в дружеский ужин за счет агентства, хотя, если как следует разобраться, за все платил я. Но я предпочитал так не рассуждать, потому что ведь ох как приятно ощущать свою важность, быть главным кормильцем агентства. Кроме того, как я уже говорил, друзей у меня было не так уж много.

— Охренительные бабки, — повторил я.

— Вот-вот, — поддакнул Оуэн, потягивая вино. В тридцать один год он несколько тяжеловат — румяный, веснушчатый, со светлыми свалявшимися волосами. Великолепно образованный и исключительно пробивной, он быстро становится одним из самых влиятельных литературных агентов современности. Есть что-то в его полных смеющихся губах, детском личике и в том, как энергично ходят его желваки, стянутые дорогими, пошитыми в ателье сорочками, что создает подсознательный образ тайной, бунтарской тяги к излишествам. Эдакий римский император в перерыве между оргиями.

— А что это, собственно, такое — «охренительные бабки»? — спросил я.

Он взял два ломтика картошки, макнул в холмик кетчупа и забросил в рот, и какое-то мгновение они торчали у него между губами, как ноги одноразового актера массовки, пожираемого спилберговским динозавром.

— Это такие бабки, — донеслось сквозь усердное чавканье, — которые позволяют тебе послать на хрен кого угодно: начальника, родных, бывшую подружку, всех. Любого, от кого ты раньше был вынужден терпеть всякое дерьмо, потому что зависел от него. Теперь ты сам себе хозяин. И тебе никто не нужен.

Я посмотрел на него через стол:

— Иными словами, мы с миром квиты.

— То есть?

— Ну, я же тоже никому не нужен.

Оуэн скорчил трагическую мину, потом по-хулигански ухмыльнулся:

— Ты нужен мне.

Насчет денег он оказался прав. На них была куплена моя новая квартира, мой новый «мерседес» с откидным верхом — кабриолет CLK 430 — и его до неприличия дорогое парковочное место, а также безумных размеров музыкальный центр и ряд других предсказуемых роскошеств. А я оказался прав насчет того, что никому не нужен, — этот факт я научился игнорировать при помощи целого арсенала тщательно выстроенных защитных механизмов. Но вот замаячила перспектива встретиться с отцом и Брэдом, возвратиться в Буш-Фолс после семнадцатилетнего отсутствия, и уже никакие пассы руками не защитят меня от того, что я и так всегда знал: в этом мире я, в сущности, один-одинешенек. Со всеми своими охренительными бабками.

Я уже упоминал, что люблю себя пожалеть? Есть у меня такая приятная черта.

Я медленно скатываюсь с кровати, ощущая себя в два раза старше, чем на самом деле, натягиваю футболку и начинаю рыскать в поисках ночного перекуса — тоста с корицей и банки энергетического напитка. Стремительно накатывает похмелье, с этим ничего не сделаешь, но я недавно обнаружил, то ли от отчаяния, то ли от переизбытка свободного времени, что энергетик пополам с жидким жаропонижающим значительно смягчает удар. От утра я ничего хорошего не жду, но ведь оно наступит не скоро. Я включаю свой совершенно непристойных размеров плоский телевизор и смотрю на какого-то австралийского придурка, накачавшегося кофеином, который ныряет в болото с двумя огромными крокодилами, очевидно пытаясь продемонстрировать, как это надлежит делать. В начале четвертого коктейль делает свое дело, нервы мои не выдерживают, и, послав все к чертовой матери, я звоню Оуэну. Я считаю, что пятнадцать процентов моей бессонной ночи положены ему.