Журавль в клетке - Наталия Терентьева Страница 4

Примерно через неделю после нашего разговора об отце Маша пришла домой из своей музыкальной спецшколы с громадным шуршащим пакетом и вывалила на кухонный стол не меньше сорока видеокассет.

– Ты что, ограбила видеопрокат? – ужаснулась я, зная, что, если Маше что-то втемяшится в голову, она изящно и ловко, не разбивая при этом своей замечательной головы, пойдет напролом. Взяв тараном какого-нибудь влюбленного мальчика.

– Нет, велела Митьке Кутейкину ограбить. Мам, ну ты что, я шучу! – она улыбнулась. – Выиграла в «Тетрис» у директора школы.

Я махнула рукой, зная, что и то, и то могло оказаться правдой, но если Маша не захочет рассказывать, из нее не вытянуть ни слова. Тоже наследственность. Наверно, по линии отца у нее в роду были сплошь партизаны, отшельники, принявшие обет молчания на двадцать лет, и шпионы.

– Учиться будем! – провозгласила партизанка Маша и засыпала себе в рот целую мисочку с соленым печеньем. – Мам!.. – предупредила она мою реакцию.

Я всегда боюсь, что Маша ненароком подавится, когда с азартом откусывает полкуриной ножки или заглатывает целиком мандаринчик. Удивительно, что она выросла такая тонкая, потому что – называется ли это просто хорошим аппетитом или как-то по-другому, – но Маша обычно метет все, что видит перед собой. Хотя надо признаться, что обычно видит она перед собой только вкусное или очень вкусное.

Маша поразила меня своим спокойным аппетитом хищника еще в самый первый день ее жизни, когда ее, гордую и смущенную, принесли мне через четыре часа после появления на свет. Маша тогда смотрела на меня не отрываясь, вопреки всей науке. А когда я в порыве чувств неловко царапнула ее по щеке, она заревела самыми настоящими слезами, которые вообще-то появляются у младенцев только на третьем месяце жизни, как возмущенно объяснила мне педиатр.

Я полюбила ее сразу – и за эти слезы, и за то, как она умело и жадно схватила грудь и аккуратно высосала все до последней капельки, закашлялась, справилась с кашлем и доверчиво положила щечку мне на сосок. Но больше всего я полюбила ее за тот смущенный и гордый взгляд. И еще за то, что никто на свете не был ей рад. Даже мама. Мама, то есть я, заплакала в родильной комнате, когда мне показали для достоверности Машу с разведенными ножками.

Я-то ведь ждала мальчика. Я мальчика вынашивала. Я ждала мальчика сорок недель и один день. Я все девять месяцев надеялась. И еще пять лет до этого. С тех пор, как Машин папа мне однажды сказал: «Вот кто сына мне родит…» Правда, он не договорил, что же будет с тем, кто родит ему сына. Но мне это казалось очевидным. Ну, как обычно бывает в сказках – счастье находит ту, которая для батюшки-царя очень кстати родила богатыря… Это же понятно!

А я родила не богатыря, а Машу. Правда, вся одежда для новорожденных, купленная мною впрок, осталась в приданое Машиным куклам. Ей налезли только вещички, которые я заготовила для своего младенца на полгодика. Лет до тринадцати, пока Маша не стала оформляться в подростка, я все боялась, что она вырастет слишком крупной. Но теперь-то стало ясно, что наследственно тонкие щиколотки, изящные запястья, точеная фигурка Маши вкупе с очаровательным личиком и жестким, сильным нравом разобьют сердце не одному Митьке Кутейкину, готовому, кажется, разворовать не только видеопрокат, но и все ближайшие сберкассы, лишь бы милая Маша улыбнулась ему.

– Мам, ты что так умильно на меня смотришь? – удивилась Маша, раздирая подряд все пакеты с чипсами. – Хочу высыпать все в одно место, чтобы было как салат. Ага?

– Ага, – вздохнула я и стала доставать видеокассеты из пакета.

Машин выбор показался мне весьма и весьма странным. Дома у нас таких фильмов почти нет – я очень тщательно, старательно формировала Машин вкус во всем, с самых первых мультиков. А тут… Моя Маша сошла с ума? Я с ужасом смотрела на яркие картинки: похищения, кровавые убийства, шантажи, ограбления банков, иными словами – дурные боевики, где на двадцать выстрелов три членораздельные фразы. Все, естественно, американское. Но затесалась и одна наша, вполне приличная, кассета – я помнила этот фильм: трогательная история маленькой девочки, решившей ограбить собственную маму, чтобы за неимением денег и дела та сидела бы дома и читала дочке сказки.

– Ничего не спрашивай, сначала все просмотрим, – предварила Маша мой недоуменный вопрос.

– Маш, я не буду смотреть эту ерунду, а ты тем более. Тебе еще надо позаниматься перед зачетом. Часа… м-м-м… три.

На самом деле-то я твердо убеждена, что Петр Ильич Чайковский когда-то пококетничал и слукавил, поделившись с потомками секретом своего успеха: соотношение «один к десяти», где вторая цифра – это труд в поту и муках, а первая – то чудо, которое не имеет рациональных объяснений, зато имеет много наименований, в том числе «дар божий», «талант», «вдохновение» и тому подобное.

Мне кажется обидным такое соотношение. Может, в силу моей женской нерациональной природы, или врожденной лени, или неприязни ко всему, что дается адским трудом и муками. Но тем не менее дочку я пытаюсь ориентировать и настраивать на труд и прилежание. Вдруг не хватит таланта – будет, по крайней мере, образованным и добросовестным человеком.

– Йоо-хо-хо!.. – заорала Маша во всю мощь своих богатырских легких и продолжила нормальным милым голосом. – Вот и все занятия. – Она засмеялась, увидев мой взгляд. – Позанимаюсь, мам! А кассеты эти нужны, чтобы знать – как надо, а как не надо. В общем – выработать тактику.

– Маш, давай с самого начала. Тактику чего?

Маша вздохнула. Минуты две она терпеливо складывала из кассет домик, потом сказала-.

– Хорошо, я скажу. Я уже почти все придумала. Мы его украдем. – Маша секунду помолчала для пущего эффекта и пояснила: – Говнистого этого.

– Ч-что?!. – поперхнулась я хрустящим сырным шариком.

– Не что, а кого, – поправила меня Маша и аккуратно постучала по спине. – Я имею в виду папочку. Ты знаешь, где он, оказывается, сейчас приворовывает? Это, конечно, не Госдума и не Центробанк, но контора тоже приличная.