Почти рукописная жизнь - Евгений Гришковец Страница 4

Через неделю нашего совместного проживания я вынужден был признаться самому себе, что, возвращаясь из школы, жду, когда В. А. придёт из института домой…

В один из вечеров я попытался поставить ему на своём магнитофоне «Пинк Флойд» и «Лед Зеппелин», но он сразу сказал, что совершенно не музыкален и даже не претендует на какое-либо мнение по поводу услышанного. Однако на следующий день он принёс пластинку Окуджавы и пластинку с музыкальной сказкой «Алиса в Стране чудес», песенную часть которой сделал Владимир Высоцкий. Эта пластинка стала для меня большим впечатлением и открытием. Я не мог ей сопротивляться, поскольку она была вне жанров и категорий. Это было просто какое-то чудо. А вот Окуджава самым странным образом как будто не понравился, но тут же запомнился наизусть, причём после первого прослушивания.

Я очень скучал по родителям, но, когда прошло десять дней моей совместной жизни с В. А., я вдруг понял, что такого общения у меня никогда в жизни не было и я не хочу, чтобы оно заканчивалось. Каждый вечер что-то происходило, и это были именно открытия и события! В. А. пересказал мне «Преступление и наказание» Достоевского как детектив. И я немедленно захотел прочитать эту книгу, но не стал этого делать из юношеского упрямства и как бы не желая поддаваться. Я чувствовал, что меня уже тошнит от Шекли, мутит от занудного и примитивного Брэдбери, а Азимов так запутан, что распутывать его не хочется. Но я не мог… Поймите, мне было четырнадцать, я не мог так быстро сдаться! Я думаю, В. А. это понимал. И в один из вечеров он прочёл мне вслух добрую половину повести Достоевского «Неточка Незванова». Вторую половину я дочитал сам. Тогда-то со мной и случилось первое мощнейшее литературное впечатление. И тогда же я поверил странному сутулому человеку из Ленинграда, который увлечённее и азартнее всего занимался своей неведомой мне наукой. Своей физикой. А точнее, чем-то, связанным с лазером. Но который так любил большую литературу и некую истину, в которую беззаветно верил. А ещё со мной впервые говорили не как с мальчиком, который проявляет резвость ума и несвойственные его возрасту познания, но как с человеком, который просто чего-то пока не знает и в чём-то, скорее всего, ошибается, и мне очень-очень хотят помочь что-то понять и разобраться, потому что собеседнику это важно. То есть я важен.

Мы много беседовали, много смеялись, много времени провели в очень концентрированном общении. Я забывал про уроки, а В. А. мне про них не напоминал. Не думаю, что он забывал про них, он просто полагал, что наши беседы важнее. Как же он был прав!

8 января

Ещё мы много говорили о кино. В. А. рассказывал, что в Ленинграде есть кинотеатр Госфильмофонда, где показывают фильмы разных лет, а также в нем можно посмотреть зарубежные фильмы – участники Московского кинофестиваля за многие годы. Но и не только фестивальные фильмы. В том кинотеатре можно посмотреть и самую разнообразную иностранную киноклассику. Кинотеатр назывался «Кинематограф», и каждый день в нём шли разные картины. Подобный кинотеатр есть и в Москве, сообщил В. А., он называется «Иллюзион». А больше такое кино посмотреть просто негде.

В. А. рассказывал, что репертуар этих кинотеатров появлялся за месяц вперёд и можно было купить абонемент, но на каждый день шедевров и даже просто хороших фильмов не набиралось. Часто шли какие-нибудь весьма посредственные картины с изобличающим капитализм содержанием. На шедевры и свежие фильмы больших мастеров попасть было сложно, и приходилось выстаивать очереди или беспокоиться о билетах сильно заранее. Я слушал его рассказы и представлял себе те кинотеатры, то общество, которое там собиралось, особую атмосферу, некую особую общность людей, любящих настоящее и столь недоступное мне кино. Вот только самого кино я представить себе не мог. Но жажда увидеть его во мне зародилась и стала расти. А главное – я узнал о том, что другое кино существует.

За время отсутствия родителей ко мне и к ним накопился у учителей и завуча целый ряд вопросов. Но за те три недели я приобрёл совершенно другие интересы. Я с удивлением узнал от В. А., что даже в школьной программе по литературе много замечательных произведений, а главное – прекрасных имён. Просто эти имена и произведения предложены нам для изучения не в том возрасте и не в тех обстоятельствах. Ещё я узнал, что философия – это не что-то совершенно от меня отдельное, а наоборот, философские тексты могут быть мне понятны и даже интересны. В. А. говорил мне о науке как об интереснейшем и азартнейшем деле, увлекательнее которого он не знал и вряд ли узнает. Я познакомился с человеком, которому интересно блуждать в собственном сознании и получать радость в нахождении новых и новых путей в нём. С В. А. мне довелось участвовать в споре, в котором я пытался жарко отстаивать что-то и впервые был доволен тем, что спор проиграл, а то, что я отстаивал, не стоило моего внимания и горячности.

Родители отсутствовали три недели. А я за это время пережил несколько эпох, открытий и переосмыслений…

Родители вернулись. Они привезли много-много всего, и мне всё было интересно, их рассказы и впечатления. Они привезли первые в моей жизни кроссовки, а ещё – вельветовые джинсы и светло-коричневые замшевые сапоги на очень модной литой подошве… В. А. вернулся в своё общежитие, и первые дней пять после возвращения родителей я даже не заметил нашего расставания. А потом ощутил пустоту и ясное осознание того, что такого собеседника, такого старшего товарища у меня прежде никогда не было и столь концентрированного нашего общения уже больше не будет. Мы, конечно, будем встречаться, но скорее маленькой или большой компанией, за столом, да и то не чаще раза в неделю. Можно, конечно, поднакопить вопросов и договориться о встрече, но это будет уже не то. Я это понял и здорово приуныл. И тут обнаружил на своём письменном столе несколько листочков. Один двойной листочек, исписанный красной ручкой, выдернутый, видимо, из моей тетради в клетку, и два маленьких листочка из рабочего блокнота В. А., исписанных синей ручкой. Это были те самые листки, которые я на днях обнаружил вложенными в книгу. Тридцать лет назад мне подарил их на день рождения мой первый в жизни старший товарищ В. А. Вот что было написано синей ручкой:

Цель научной фантастики – выяснить неисследованные возможности человеческой психики за счёт привлечения различных нереальных ситуаций, которые писатели-фантасты стараются по возможности рационально объяснить и связать с научными фактами.

Многие другие жанры литературы связаны с изучением прошлого и настоящего (событий, людей) в реальных условиях. Естественно, что всякое предсказание предполагает знание этого прошлого и настоящего, то есть научная фантастика вынуждена опираться на эту прочую литературу, так как без этого она не сможет говорить о сколько-нибудь серьёзных вещах.

Собираясь предсказывать новое в характерах, этот жанр себя сильно ограничивает. Героем произведений научной фантастики становится человек, как правило вырванный из своей национальной среды и который, по сути, является представителем человека вообще, то есть в значительной мере абстрактным человеком. Его история, прошлое также обычно тёмно (особенно если он действует через века от нас) и связано с происходящим по этой причине весьма косвенно. И стало быть, национальный материал, история оказываются практически в забвении. А это главное, что человечество имеет на сегодня. Ведь недаром говорится, что человек редко думает и делает новое. В основном всё уже было, и теперь мы только повторяем это прошедшее… (часто и не подозревая об этом).