Эми и Исабель - Элизабет Страут Страница 4

Это было нелегко.

Они старались не встречаться взглядами, и Эми, казалось, вообще не собиралась общаться. «Моя чужая дочь». Хороший был бы заголовок в «Ридерз дайджест», если такого уже не придумали, — уж больно знакомым он показался. Нет, она не в силах больше думать об этом, это невыносимо. Исабель обхватила пальцами фарфоровый кувшинчик для сливок — нежный, похожий на хрупкую мерцающую раковину. Эми наполнила его сливками к чаю — мать любила чай в жаркую погоду.

Исабель сгорала от любопытства и мысленно убедила себя, что имеет полное право спросить.

— Кто это тебе звонил?

— Стейси Берроуз, — бесцветно ответила Эми, откусывая кусок гамбургера.

Исабель подложила себе свеклы из банки, пытаясь представить лицо этой Стейси.

— Та — голубоглазая?

— Что?

— Такая рыжая девочка с большими голубыми глазами?

— Кажется, да.

Эми слегка нахмурилась — ее бесила материна голова, покачивающаяся на длинной шее, — точь-в-точь змея, да еще этот противный запах детской присыпки!

— Кажется?

— Ну, не кажется, я имела в виду, да, конечно это она.

Тихонько звякало о тарелки столовое серебро, обе молчали и беззвучно жевали, их губы почти не двигались.

— А отец ее чем занимается? — вдруг спросила Исабель. — Он как-то связан с колледжем?

Исабель знала, что к фабрике он точно не имеет отношения.

— Мe-маю, — промычала Эми с полным ртом.

— А сама-то ты что думаешь? Где он работает?

Эми сделала несколько глотков молока и обтерла рот тыльной стороной руки.

— Пожалуйста! — Исабель закатила глаза.

Эми взяла салфетку и промокнула рот еще раз.

— Думаю, он преподает.

— Что именно?

— Психологию, кажется.

Что тут скажешь? Если так все и есть, то для Исабель это означало одно: отец Стейси Берроуз — чокнутый. И как это Эми угораздило подружиться с дочерью сумасшедшего? Исабель почему-то вообразила его бородатым и тут же вспомнила, что ужасный мистер Робертсон тоже носил бороду, и сердце у нее заколотилось так сильно, что даже дыхание перехватило. Грудь источала запах присыпки.

— Что? — Эми оторвала взгляд от тарелки, где лежал кусочек тоста, пропитанный мясным соусом.

Исабель покачала головой, следя взглядом за белой занавеской, которая еле заметно всколыхнулась у Эми за спиной. Она думала, что это похоже на последствие автомобильной катастрофы. Ты все спрашиваешь себя: «Ну почему тот грузовик не появился на перекрестке раньше, почему мы не разминулись?» Если бы только мистер Робертсон появился в городе до того, как Эми перешла в старшую школу! Но ты оказалась за рулем в том самом месте и в то самое время, когда грузовик, громыхая на крутом спуске, ворвался в город. И все — твоя жизнь уже никогда не будет прежней.

Исабель катала крошки кончиками пальцев. Пожалуй, теперь и не вспомнишь, как они жили до этого лета. Было множество тревог и забот — уж этого-то Исабель не забыла. Вечно не хватало денег, и колготки у нее были вечно со стрелками (нет, Исабель никогда не надевала колготки со спущенной петлей, за исключением тех случаев, когда она лгала сама себе, что это произошло только что). Вспоминаются школьные проекты Эми — какие-то дурацкие рельефные карты, на которые уходила уйма пластилина и пористой резины, ее домашние задания по кройке и шитью, которые тоже недешево обходились. Но теперь она ужинала гамбургерами и тостами со своей дочерью (такой чужой!), глядя, как лучи предзакатного солнца стекают по плите на пол, и тосковала об утраченной роскоши обыкновенных житейских забот.

Молчание становилось тягостным, но что-то мешало Исабель продолжать разговор о Стейси, поэтому она заговорила о другом:

— Бев слишком много курит. И слишком много ест.

— Знаю, — ответила Эми.

— Пожалуйста, возьми салфетку.

Исабель было невыносимо смотреть, как Эми слизывает кетчуп с пальцев, почти до тошноты невыносимо. А злость только того и ждала и немедленно нахлынула на Исабель тяжкой волной, наполняя холодом ее голос. Но пожалуй, то был не просто холод. Если быть до конца откровенной, почти ненависть звучала в ее голосе. А теперь Исабель ненавидела саму себя. Она бы и рада взять назад невольно сорвавшиеся слова, но было уже поздно, и теперь, рассеянно тыкая вилкой в ломтики свеклы, Исабель наблюдала, как дочь, помяв бумажную салфетку меж ладоней, положила ее на тарелку.

— Но она хорошая, — произнесла Эми, — я считаю, что Бев хорошая.

— Никто и не говорит, что она плохая.

Вечер тянулся мучительно долго, блеклый предзакатный луч почти неподвижно лежал на полу. Эми сидела, зажав руки между коленей и вытянув шею, — она напоминала глупую игрушечную собачку, которая сидит на заднем стекле автомобиля и качает головкой туда-сюда, когда машина притормаживает. «Да сиди же ровно!» — хотела сказать Исабель, но вместо этого устало произнесла:

— Можешь идти. Я сама помою посуду.

Эми не решалась.

В прежние времена одна никогда не вставала из-за стола, пока не поест другая. Этот обычай, своего рода жест вежливости, родился, когда Эми была еще полуторагодовалой малышкой и ела очень медленно, мама подкладывала ей на стул два каталога «Товары почтой», и Эми восседала на них, болтая тоненькими ножками.

— Мамочка, — просила она, видя, что Исабель уже поела, — подожди меня!

И мама всегда ждала. Много-много вечеров подряд. Конечно, она уставала, и ей очень хотелось лечь и расслабиться с каким-нибудь журналом в руках. Да и вообще, надо было бы встать из-за стола и хотя бы помыть посуду. Но Исабель никогда не торопила дитя, чтобы не повредить этому маленькому организму, этому крошечному пищеварительному тракту. Она ждала.

В те дни Эми приходилось оставаться у Эстер Хетч, пока Исабель работала. Ужасный дом на отшибе кишел детьми и кошками, там всегда воняло кошачьей мочой. Но ничего другого Исабель не могла себе позволить. Что ей оставалось? Ужасно было бросать Эми там, ужасно было то, что Эми никогда не говорила «до свидания», а шла прямиком к окошку и, вскарабкавшись на стул, смотрела маме вслед. Иногда Исабель не в силах была обернуться, просто уезжала, не взглянув на это злополучное окно. Какой-то комок застревал в горле при виде неулыбчивого и бледного дочкиного личика. Эстер Хетч говорила, что Эми никогда не плакала.

Она вообще поначалу ничего не делала. Сидела неподвижно на стульчике, и все. Эстер Хетч сетовала, что это ее нервирует, и сказала даже, что если Эми не станет бегать и играть, как другие дети, то она не сможет оставлять ее у себя. Исабель испугалась не на шутку. Она купила Эми дешевую куклу — пластмассовое создание с жесткой платиновой шевелюрой. Голова у куклы немедленно оторвалась, но Эми, казалось, полюбила ее. Да-да, она полюбила куклину голову, всюду таскала ее с собой и красила в красный цвет ее пластмассовые губы. Видимо, одинокие сидения на стульчике прекратились, во всяком случае Эстер Хетч больше о них не заикалась.