Особые отношения - Дуглас Кеннеди Страница 4

Добравшись туда, я с облегчением увидела, что сомалийские машины отъехали подальше, и солдаты спокойно стоят в стороне, а не роются в привезенном грузе. Передав женщину солдатам, мы направились к вертолету.

Двое ребят, что летели с нами, все еще занимались разгрузкой.

— Кто здесь врач? — спросила я. Один из парней поднял голову, увидел женщину с ребенком и тут же побежал у ним, а его коллега не очень вежливо предложил нам проваливать:

— Здесь вам больше делать нечего.

К тому же выяснилось, что у нас нет надежды добраться до затопленной деревни: дорогу к ней уже перекрыла сомалийская армия. Отыскав главного врача миссии Красного Креста, я сообщила ему про жителей деревни, спасшихся на холме в двух километрах от деревни, на что он ответил (с твердым швейцарским акцентом):

— Мы об этом знаем. Как только их военные дадут добро, мы направим туда вертолет.

— Можно с вами? — спросила я.

— Нет. Военные разрешили лететь с ними только троим из нас…

— Так скажите, что мы из вашей команды, — вмешался Тони.

— Нам нужно отправить туда медиков.

— Пошлите двух медиков, — сказал Тони, — и одного из нас.

Разговор прервал подошедший к нам сомалийский офицер. Он похлопал Тони по плечу:

— Вы — документы. Потом похлопал и меня:

— Вы тоже.

Мы протянули ему свои паспорта.

— Документы Красного Креста, — потребовал он.

Когда Тони начал с ходу сочинять какую-то нелепую историю о забытых дома документах, офицер вытаращил глаза и произнес одно слово, прозвучавшее как приговор: «Журналисты». После чего повернулся к своим солдатам и приказал:

— Следующим вертолетом отправить их в Могадишо.

В сопровождении вооруженных до зубов конвоиров мы вернулись в столицу. Я была совершенно уверена, что, как только мы приземлимся на военном аэродроме в пригороде Могадишо, нас схватят и отправят в камеру. Вместо этого один из солдат еще в вертолете спросил, есть ли у меня американские доллары.

— Может быть, — ответила я, а потом опасливо спросила, не подбросят ли они нас за десять баксов до отеля «Центральный».

— Платишь двадцать — мы везем.

Он даже сам сел за руль джипа, чтобы доставить нас на место. По дороге мы с Тони заговорили — в первый раз после того, как нас взяли под стражу.

— Мало что из этого можно выжать, правда? — сказала я.

— Уверен, мы с вами сумеем что-нибудь нацарапать.

Мы сняли два номера на одном этаже и договорились встретиться, когда напишем свои репортажи. Мы встретились через два часа. Вскоре после того, как я сбросила по электронной почте семьсот слов — о наводнении в долине реки Джуба, о телах, плавающих на воде, о хаосе и неорганизованности властей и о том, каково это, находиться в обстреливаемом вертолете Красного Креста, — в мою дверь постучали.

За дверью стоял Тони с бутылкой шотландского виски и двумя стаканами.

— О, жизнь налаживается, — сказала я. — Заходите.

Он оставался у меня до семи часов утра — мы решили выехать пораньше, чтобы успеть на утренний рейс в Каир. Когда я впервые увидела его в вертолете, я уже знала: мы неизбежно окажемся в постели, как только представится такая возможность. Таковы уж правила этой игры. Дело в том, что зарубежные корреспонденты крайне редко обзаводятся супругами или «любимыми» — и как-то так получается, что с подавляющим большинством людей, которые встречаются вам на пути, решительно не хочется провести в постели и десяти минут, не говоря уж о целой ночи.

— Но, когда я наутро проснулась рядом с Тони, в голову пришла неожиданная мысль: «А ведь он живет в том же городе, что и я». А это, в свою очередь, привело к еще более необычной для меня мысли: «…и я, пожалуй, не прочь еще раз его увидеть. Вообще-то, я бы не прочь встретиться с ним сегодня вечером».