Бойня - Оса Эриксдоттер Страница 4

Глянцевая бумага весело бликует в свете кухонной лампы. На первой странице изображен розовый поросенок на больничной койке со снежно-белой опоясывающей повязкой на животе. И подпись:

Если хочешь быть красавцем,

Надо очень постараться.

Прикусила губу. Именно так и поступили с Эмилем.

Хелена до сих пор не могла в это поверить. Даже для взрослых операция бандажирования желудка – тяжелая эмоциональная травма. На курсах медсестер лектор подчеркнул несколько раз: тяжелая эмоциональная травма. Невозможность нормально есть нарушает социальные связи, не говоря о нарастающей фрустрации: человек не в состоянии делать многое из того, с чем раньше легко справлялся благодаря нормальному питанию. Тяжелая травма даже для взрослых! Что тогда говорить о детях? Семилетний мальчик с десятью процентами желудка…

Хелена свернула в рулон шарфики Молли. Эмиль… операция оказалась неудачной. Фрёкен Мартина поведала об этом на родительском собрании. Хелена долго не могла понять, что она имеет в виду. Кто-то из родителей предложил устроить поминки, но Мартина отмахнулась: какие еще поминки в разгар занятий? Может, потом…

Вы же сами понимаете: никакой спешки.

Хелену передернуло. Письмо, присланное фрёкен на прошлой неделе, выдержано в том же хамском тоне.

Мы, как правило, надеемся на тесное сотрудничество родителей. Списки допустимых продуктов, необходимого тренинга и т. д., розданные в начале учебного года, остаются обязательными и после его окончания. Несмотря на это, результаты Молли далеки от ожидаемых. Мы в недоумении: какова причина? Неужели Вы не делаете необходимых усилий по части соблюдения здорового питания? Скорее всего нет, причем это касается и Вас лично.

Внутри все кипело от ярости. Единственное необходимое усилие, которое она с удовольствием бы сделала, – пошла в школу и врезала фрёкен по ее тощей морде.

Именно поэтому она встала так рано и начала паковать вещи в своем таунхаусе в Йиму. Сволочная брошюрка с поросенком – очень плохой знак. Письмо еще хуже. Двоих мальчишек из класса Молли направили на операцию, один из них умер. Пора исчезнуть.

По крайней мере, на время.

В квартире на Скулгатан полнейший хаос. Повсюду книги, картонные коробки из-под пиццы, грязные кофейные чашки. На старинном дубовом столе, который Ландон в свое время привез из секонд-хенда на грузовом скейтборде с четырьмя колесиками, в полнейшем беспорядке разбросаны штук двадцать копий статей. Материалы к заказанной главе в учебнике. “Роль Швеции во вьетнамской войне”. Он сразу решил: буду работать дома. Мудрое решение – теоретически. Никаких дипломников с бесконечными вопросами. Не врываются студенты, причем как раз в тот момент, когда удается сосредоточиться. Или коллеги – им, видите ли, захотелось выпить кофе в компании.

Нет, это он загнул. Коллеги – это вряд ли. Какой кофе… Уже полгода почти все пьют несладкий лимонный чай из машины, которая неизвестно почему по-прежнему называется кофейной. Как-то купил шоколадный кекс и поймал на себе десяток взглядов, которые даже истолковать трудно. То ли осуждение, то ли сочувствие: бедняга наверняка помешался.

Но можно поставить вопрос и по-иному: а что, если и в самом деле Ландону Томсон-Егеру лучше работается в одиночестве? Не факт. Но он даже в мыслях не допускал вернуться на работу.

Все было бы ничего, если б не квартира. Слишком велика. Невозможно сосредоточиться, а вспомнить, куда положил нужный листок, – об этом и мечтать не стоит.

Прослонявшись неделю из угла в угол, решил поехать на Каварё. Родительский летний дом на острове – лучше не придумаешь. Остров, правда, соединен с материком мостом, но все равно остров. Опыт есть: диссертацию Ландон писал именно там, работа катилась легко и быстро. После развода приемных родителей старинный дом пустовал. Бертиль не приезжал целый год. Скучно без Амбер, сказал он. Чего-то не хватает. И хотя родители, пока еще были вместе, постоянно кокетничали своей привязанностью к старым вещам (предмет особой гордости – идеально ухоженный “вольво-240”), никто, кроме Ландона, по-настоящему дачу не ценил. Раньше родители приезжали туда довольно часто, а сейчас дом пустовал месяцами. Амбер постоянно заявляла: вот как вернусь, обязательно там и поселюсь, соскучилась по сельской идиллии, но после развода так ни разу в Швеции и не была. Ландон, по крайней мере, ее не видел. А Беппе безвылазно торчал на своей огромной вилле, рассказывал анекдоты, решал кроссворды и понемногу впадал в деменцию. Может быть, и нет, не впадал, но Ландону иной раз так казалось.

Отчим обещал ему и дачу, и “вольво”. “Мне ничего не нужно, – сказал он и без особой горечи добавил: – И я никому не нужен”.

Ландона привлекла возможность поработать в одиночестве. Не то чтобы он пришел в восторг, но все же привлекла. Поехал к Бертилю забрать ключи. Двадцать минут они молча сидели за столом, поглядывая на серые овсяные лепешки. Ландон притворился, что ему нужно срочно позвонить (“очень, очень важный разговор”), и вышел в сад. Когда вернулся, отчим начал бубнить что-то насчет курса доллара и шведских ценах на недвижимость. Наверное, стоит продать этот дом и уехать куда-нибудь поюжнее. В Испанию, к примеру.

Ландон не знал, что на это ответить.

Он огляделся, сунул в рюкзак ноутбук и толстую пачку бумаг – на даче очень нестабильный интернет, наверняка придется пользоваться заблаговременно сделанными бумажными копиями источников.

Еда. Взял чистый лист и задумался. Хлеб, масло, мед… Бекон. Пармезан. Туалетная бумага? Да… только как сделать, чтобы до нее не добрались мыши? В прошлый раз они построили целый город. Наверное, лучшего строительного материала для гнезд им не найти.

Потом вписал лук-шалот и сливки. Не особенно охотно, подобные деликатесы требуют возни. Он едет работать, а не стоять у плиты. Издал короткий, скорее озабоченный, чем болезненный стон и пошел в спальню. Трусы, носки… по дороге остановился перед зеркалом. Светлые волосы отросли так, что начали завиваться в локоны, а про бороду и говорить нечего. Ямочка на подбородке, которая так нравилась Рите, исчезла. Попробовал улыбнуться – вышло так себе.

Ландону не везло с девушками, пока не встретил Риту. Впрочем, и этот роман трудно назвать везением. Ему едва исполнилось тридцать, а ощущение такое, что все позади. Амбер упрекала: посмотри на себя и посмотри на Риту. Смысл ясен: Рита куда более цельная натура, потому она и ушла.

Может, и так. Он неуклюж и нерешителен. Не хочет проявлять инициативу. Женщины любят тех, кто держит их в руках. Это он слышал не только от Риты. Таких, как тот, чья физиономия то и дело появляется в телевизоре. Юхан Сверд, с загадочным взглядом… каких глаз? Каких угодно, только не голубых. Рита запала на него мгновенно. Ландон никогда ему этого не простит.

Он никогда не простит Риту Юхану Сверду.

У него не было никакого желания следовать этому проповеднику здорового образа жизни. Пытался, но хватало самое большее на две-три недели. Странно… Рита, как ему казалось, и любила его именно за чувствительность, за терпение. Почему-то особенно ее привлекало “потрясающее умение” выбрать точное количество оборотов перечной мельницы. Он так до конца и не понимал, что она имела в виду. Оказывается, точное количество – это ровно столько, сколько надо, чтобы не переперчить, но сохранить вкус перца.