Евангелие от Сына Божия - Норман Мейлер Страница 4

Мое ремесло приносило душе покой. Но редок покой, ничем не нарушаемый и не омраченный. Еще когда Иосиф доживал последние дни, я стал мечтать о Большом иерусалимском храме. Вдруг мне не поздно выучиться работать по золоту и серебру? Я смог бы изготовить для Храма священный алтарь. В то же время мысли эти меня немало смущали, так как горло от них перехватывала душная алчность. И я засомневался: стоит ли простому плотнику работать с золотом?.. Но все-таки я был готов. Только не знал к чему. Порой казалось, что внутри у меня заключен еще один, неведомый мне человек,

Иосиф умер, и я оплакивал его смерть. Но душа моя пребывала в смятении: в памяти всплыл секрет, который Иосиф поведал мне когда-то. Я вспомнил, что истинный отец мой — Господь, но не мог постигнуть, в чем и как это выразится. Он был по-прежнему далек. Временами мне мерещилось, что Он вот-вот появится, — но Его не было. Я жаждал новой мудрости.

Тогда-то я и решил совершить паломничество к пророку и праведнику по имени Иоанн Креститель. Признаюсь, я был знаком с ним еще до встречи, и это не преувеличение, а истинная правда, поскольку он приходился мне троюродным братом. Моя мать вспоминала Иоанна часто и — наперекор всеобщему о нем мнению — одобрительно. Порицали же его фарисеи. Вообще-то назаретские фарисеи были правоверными евреями, хотя, разумеется, уступали в набожности нам, ессеям. Однако толстобрюхие фарисеи принадлежали по большей части к купеческому сословию и любили не только поесть. Многие их помыслы и деяния были нечисты. Эти-то погрязшие в грехе люди и позволяли себе отзываться об Иоанне как о дикаре, Я же ощущал близость к брату. Незнакомый, он казался мне родным. Объединяла нас и тайна нашего зачатия.

Захария, отец Иоанна, был ессейским священником, а мать — той самой Елисаветой, которую моя мать навещала, когда носила меня. Отличавшаяся крайним благочестием Елисавета была тонка и суха, как былинка. Худ был и Захария, поскольку оба считали, что тело — святилище Господне и лишь из чистого тела можно возносить молитвы, борясь с силами зла.

Так, соблюдая чистоту, они и остались бездетными. И жили вполне счастливо. Но настал день, когда Елисавета пожалела о бесплодности своего чрева. Однажды она даже обратилась к Богу с просьбой даровать ей дитя. И Господь внял молитве.

В то утро Захария стоял один у алтаря и исполнял священнические обряды, и вдруг к нему слетел ангел (кстати, тот самый архангел Гавриил, что через шесть месяцев явится моей матери).

Ангел промолвил:

— Не бойся, Захария. Я принес добрую весть. Елисавета родит сына.

Но Захарии стало не по себе. Прежде ангелы ему никогда не являлись. И он сказал:

— Я уже стар. И жена моя стара. Кто ты таков?

Тут Гавриил рассердился:

— Раз не веришь мне, останешься не мым, пока Елисавета не разродится.

И когда Захария вышел из синагоги, он не мог произнести ни слова. Лишь хрип да мычание доносились из его рта.

Он вернулся домой и смирился со своей немотой. Вскоре, однако, ему пришлось дивиться новому чуду. Ибо, потеряв речь, он вновь обрел мужскую силу. Плоть его поднялась, даровала Елисавете семя, и она зачала.

Боясь не выносить Богоданное дитя, Елисавета не покидала постели. Но ребенок во чреве все не шевелился.

Эта беременность длилась уже шесть месяцев, когда Гавриил наведался к моей матери. И Мария, оставив Иосифа раздумывать о том, как осуществлять опекунство над беременной девственницей, отправилась в горы — навестить свою двоюродную сестру.

Едва Елисавета увидела мою мать на пороге, ребенок у нее в животе забился, и она, возликовав, воскликнула:

— Мария, ты благословенна! Из поколения в поколение будут благодарить тебя люди.

Марии польстили эти слова. Елисавета была женщиной знатной: род ее (со стороны, не связанной с моей матерью} восходил к Аарону, брату самого Моисея. Благословение Елисаветы запало в душу Марии, и наряду со смирением в ней поселилась гордыня. Немногие осмеливались с нею спорить. На все возражения она отвечала:

— Тот, кто всемогущ, наделил меня ве ликой милостью.

Вскоре она совершенно уверовала, что изрекает одни лишь непреложные истины. Иоанну Крестителю она явно благоволила и любила вспоминать:

— Только Елисавета увидела меня, Иоанн зашевелился у нее во чреве.

В день, когда мой троюродный брат появился на свет, Захария вновь обрел дар речи и смог благословить сына.

И вот Иоанн вырос. Был он тощ — куда худее Захарии и Елисаветы. Жил отшельником в пустыне и проповедовал у излучины реки Иордан. Паломники, желавшие отмолить многие грехи свои, стекались сюда толпами. Иоанн вкладывал в проповеди такую силу слова и страсть души, что первосвященник Большого храма прислал из Иерусалима левитов, чтобы спросить его:

— Кто ты? Уж не Христос ли?

«Христос» — по-гречески «мессия». Многие просвещенные иерусалимцы предпочитают изъясняться по-гречески.

Но Иоанн ответил:

— Я крещу водой, и только водой. Я не Мессия.

Фарисеи были разочарованы. Они сказали:

Ты совершаешь обряд крещения, не будучи Христом. Кто же ты?

Я — глас вопиющего в пустыне, — ответствовал Иоанн. — Но вслед за мною при дет другой, пока вам неведомый. Он выше меня и избран Господом, я же не достоин расстегивать его сандалии.

Иоанн произнес эти слова накануне моего прихода. А я и знать об этом не знал. Я собирался идти к нему как обыкновенный паломник.