Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы - Наталья Павлищева Страница 4

Решился возразить только Шувалов:

— Так ведь и расходы немалые: флот содержим, армию, двор…

— Флоту давно не плачено, на двор не сваливай, без тебя знаю. Но в шестнадцать миллионов не верю. Отвечайте, откуда цифру взяли?!

— Камер-коллегия назвала…

— А они с чего взяли?

Глебов хмыкнул:

— Полагаю, по прошлым годам прикинули.

— По прошлым?! А отчего не двадцать или напротив двенадцать? А статс-коллегия?

— Расходы считает…

— Сколько людишек в России?

Тут сенаторы и вовсе плечами жали:

— Кто ж их знает…

— А счесть нельзя?

— Нет, матушка, как начнут считать, так волнения начинаются, потому как боятся быть посчитанными.

— А подати тогда с чего учитываются?

— По прошлым годам…

— Да ведь это прямой путь к злоупотреблениям сверху донизу! Коли подсчета и пригляда нет, воруй, кто как сможет!

Сенаторы только переглянулись, она что, не догадывается, что казнокрадство — один из доходных источников существования чиновников всех уровней?

Знала, все знала… Потому и торопилась не просто объявить себя императрицей, но и венчаться на царство.

Екатерина объявила, что короноваться будет в сентябре, дав на подготовку пышнейшего действия минимальный срок — пока не опомнились ни за границей, ни дома. Поручила, а сама занялась делами…

Орлов откровенно маялся:

— Катя, ну кто так царствует? Все сама да сама, на что те сенаторы нужны?

Она подняла глаза от бумаг:

— Кто? Я. Только я не царствую, а пытаюсь править. Сенаторам поручить все можно будет, когда дело наладится, а до того самой разбираться следует.

Григорий тоскливо поморщился:

— Так ведь пока наладится, и жизнь пройдет. В России отродясь порядка не было и бог весть будет ли.

Григорий и впрямь не понимал, зачем Екатерине нужно разбираться во всем, секретари бы разобрались и доложили, так, мол, и так… Дело императрицы только благоволить или отказывать. Конечно, любопытства ради можно и атлас разглядывать, чтобы понимать, насколько широко простирается твоя власть. Орлов сам был поражен, когда попытался осознать просторы империи, но уж свои деньги отдавать на государственные нужды — это и вовсе лишнее.

Когда пытался жаловаться Алексею Орлову, который большее влияние на Екатерину имел, чем он сам, тот хмыкнул:

— Верно Катя делает. Она сейчас свою власть укрепляет, вот когда коронуется да станет настоящей императрицей, тогда можно будет и передохнуть. А сенаторы к тому времени поверят, что за ними императрицын глаз есть, бояться будут. И что деньги свои в казну отдала — тоже молодец, ей вернутся сторицей, а славы много будет.

Алехан был прав и не прав одновременно: власть она действительно укрепляла, только и после коронации отдыхать не собиралась и славы за свою жертвенность не снискала, потому что почти никто об этом не узнал.

Григорий вздохнул:

— Ладно, потерплю.

Вздыхал потому, что Екатерина с пяти утра уж на ногах и за работой, столько бумаг за день прочитывает, пишет или диктует, что диву даешься.

Алексей Орлов удивлялся другому: Екатерина действовала так, словно все предвидела заранее, словно была готова к правлению. Пусть не ведала об истинном положении дел, но знала, что должен делать правитель. Постепенно он понял, что так и было: Екатерина была готова стать императрицей, и для нее властвовать не значило блистать на балу или гарцевать перед гвардией — она готовилась именно править.

Орловых пятеро, Гришка самый смазливый, Алехан не хуже, но у него шрам через все лицо, кабы не это, ни за что не упустил бы место рядом с Екатериной. Но самый главный среди братьев — старший Иван, как он скажет, так и будет. Недаром даже во время переворота он в стороне стоял, чтобы, если все провалится, суметь вытащить младших.

Однажды Алексей высказал свои сомнения Ивану; тот некоторое время думал, потом вздохнул:

— Она все правильно делает. Катерине, если сейчас свою власть не упрочить, долго не продержать. Но мыслю, что не только на первое время она делами заниматься будет. Катя баба умная, ей не просто корону, ей настоящую власть подавай, а власть, она не в балах да развлечениях, а в том, чтобы по ее было во всем. И придется с этим мириться. Гришке передай, что начнет выкобениваться, Екатерина его живо от себя погонит.

Алехан хмыкнул:

— Она Гришке, точно деревенская баба своему мужику, послушна.

— Только в постели. А в делах он никто, и скажи, чтоб не лез. Пусть не корит — она умней него в сотню раз. Скинут Катю, и нам не удержаться.

— Кто скинет? Гвардия не допустит!

— Гвардия? Гвардия первая же и скинет. Знаешь ли, что разговоры ведут, мол, раз Петра больше нет, так надобно Екатерине за Ивана Антоновича замуж идти, хватит уже баб на царствии.

— Чего?! Он же слабоумный да хилый!

— Зато законный правитель. А кому править и без того найдется — Бестужев, вон, копытом землю роет, Панин да еще толпа рвется в советчиках быть.

Беседовали еще долго, но главное Иван сказал, когда Алексей уже собрался уходить, почти у двери окликнул:

— Слышь, Алехан, Катя пришла надолго, нутром чую, что надолго. Только ей помочь надо. В постели пусть уж ее Гришка ублажает — он на большее не годится, ленив больно мозгами шевелить. А ты помогай делом, ей такая помощь куда нужней будет. Понял?

— Жениться Гришке на ней надо, тогда никуда не денется.

— Дураки вы оба! Баба и та вас умней. Какой из Гришки император? А сделает такую глупость, так и саму вон скинут, неужто не понятно? Вы лучше следите, чтоб рядом кто ловкий да занятный не оказался…

— Есть один… Сам Гришка и привел. Потемкин, тоже Григорий. Ловкий шельмец, статный, не хуже нашего братца, и сообразительный не в пример нашему.

— Надо постараться, чтоб его отправили куда с поручением. Подальше да подольше. И за гвардией следи: им дурные мысли, что тараканы, в головы лезут.

Иван Орлов был прав во всем: и в том, что в гвардейских полках снова началось брожение — они поверили, что могут диктовать волю государям; к тому же переворот произошел слишком быстро и легко, хотелось еще чего-нибудь, кого-нибудь на трон посадить, чью-нибудь судьбу решить…

Ивана Антоновича, императора, еще младенцем свергнутого и посаженного в крепость Елизаветой Петровной, почему-то считали русским. Вот уж в ком русской крови не было, считай, вовсе, так это в Иване Антоновиче! Сын Антона Ульриха Брауншвейгского и Анны Леопольдовны, он был еще менее русским, чем свергнутый и убитый Петр III. Но Ивана Антоновича в гвардии звали Иванушкой, считали обиженным и безвредным (потому как дурачок), а обиженным на Руси всегда сочувствовали. Мало кто из болтунов задумывался, что править такой император не сможет, а еще о том, каково было бы Екатерине с таким мужем. Много лет мучаясь из-за тяжелого нрава Петра, Екатерина ни за что не согласилась бы выйти замуж за человека, всю жизнь проведшего без людей в камере крепости.