Долгое молчание - Этьен ван Херден Страница 39

— Первое же, что со мной сделают — заклеймят, как предателя-коллаборациониста, — объяснял он, — а можно ли в наше время найти большее проклятие, чем это?

— Значит, мы должны отлучить молодого человека от церкви до тех пор, пока его лицо перестанет гореть, — заявил пастор, несколько растерявшийся из-за необычных событий. Он, разумеется, слышал об изгнании дьявола, и знал, что таковое случалось в библейские времена, но не имел представления о том, как это делается.

— Молодой человек отлучается от церкви на месяц, и за это время он должен покаяться во всех своих грехах. Он должен вверить свое сердце Господу Всемогущему, нашему Отцу и его Избранному Сыну, Господу нашему Иисусу Христу, и Святому Духу. Таково мое последнее слово.

Парадная дверь захлопнулась за пастором, и адвокат Писториус пошел сообщать приговор молодому человеку, который опустил от стыда голову, прижимая к щеке, по указанию миссис Писториус, мокрую тряпку, чтобы погасить огонь.

Это был ужасный удар, потому что только по воскресеньям он имел возможность встретиться с соотечественниками вне работы. По воскресеньям молодые люди приходили в церковь со своими семьями, а потом, как решил город под руководством магистрата, молодым итальянцам разрешалось вместе прогуляться или охладиться в мелких водах ручья, или (по специальному разрешению владельца) поплавать в Запруде Лэмпэк, названной в честь прекрасной индонезийской манекенщицы и модистки, имевшей привычку купаться в запруде в воскресенье после обеда.

Теперь Пощечине Дьявола приходилось по воскресеньям оставаться дома, и он скучал по товарищам: тихому, ведомому, но могучему глухонемому каменотесу; живчику-повару; утонченному, любившему работать с одеждой, а здесь вынужденному изображать механика. Он думал о них о всех, лежа в своей комнате и прижимая к щеке мокрую тряпку.

Примерно в это же время всякий раз, как Немой Итальяшка оставался один и не имел никакой работы, он забирался на Гору Немыслимую и сидел там, обрабатывая резцом высокую, в два человеческих роста скалу. Сначала он хранил это в тайне, но однажды, когда Пощечина Дьявола отбыл свой приговор, и получил разрешение вновь посещать богослужения с мокрой тряпкой, прижатой к щеке, и после службы пошел на прогулку со своими товарищами, Немой Итальяшка отвел их на гору. Он шел впереди, делая руками ободряющие жесты и оглядываясь, чтобы убедиться, что они идут следом.

Он не мог объяснить, что затеял, и они понятия не имели, чего ожидать. Изумление их было велико, когда они увидели голову и торс Девы Марии, нежные черты ее лица, ее грациозный жест рукой, подзывающий вас ближе, и нижнюю часть туловища, еще скрытую в грубом камне. Слезы заструились по их щекам, и прямо там, среди ветров, дувших над гребнем Горы Немыслимой, в солнечном тепле, с ничего не подозревающим Йерсонендом, спавшим тяжелым воскресным послеобеденным сном далеко внизу, молодые люди отслужили католическую мессу, воспользовавшись буханкой хлеба, которую взяли с собой для пикника, и бутылкой сладкого вина, которую кто-то прихватил из хозяйской кладовки. Вместо святой воды у них была бутылка воды, взятая для подъема в гору; они побрызгали водой друг друга и статую, и возблагодарили Господа и Деву Марию за то, что выжили в этой войне, что они есть друг у друга, что по-прежнему помнят и любят тех, кого они любили в Италии. Потом они сели в тени скал и колючих деревьев кару, глядя на Немого Итальяшку, продолжавшего работать с резцом и молотком, и на Деву Марию, выраставшую, как ангел, из камня: прелестную, нежную женщину, Матерь Божью, мать всей нежности и смирения.

Через три месяца статуя была готова, и ее поставили вертикально. Прошло два дня, и кто-то в Йерсоненде навел бинокль на гору и забил тревогу. Горожане потрясенно смотрели наверх, прищуриваясь и показывая пальцами на странное видение высоко на Горе Немыслимой. Двоих констеблей отправили на разведку.

— Идолопоклонство, — доложили они по возвращении. — Там, наверху, статуя, у ее ног разбросаны увядшие цветы: это все итальянцы. — Но, благодарение Господу, там нет ни оружия, ни боеприпасов, ни других признаков вооруженного восстания, сообщили они горожанам.

Еще через полчаса в помещении для собраний собрался совет церкви. Старейшины и старшины были мрачны и набожны. Пастор вздыхал и молился о наставлении, послали за Пощечиной Дьявола. Он явился в переднике — готовил спагетти. С Равнин Печали привезли Немого Итальяшку, где он и Большой Карел работали с теодолитом.

К тому времени, как явился вспотевший, задыхающийся Немой Итальяшка в сопровождении Большого Карела, главный старейшина зачитывал молодым итальянцам, повесившим голову, строгое предупреждение.

— Вы не должны создавать изображений Господа и любых других созданий; вы не должны поклоняться им; вы не можете служить другому богу, кроме Господа нашего, Отца Израиля и Йерсоненда, — прогремел старик.

Сначала Немой Итальяшка не мог понять, что происходит. Он видел только бурлящий гнев своих товарищей. Но постепенно до него дошло, и он здорово разозлился. Он видел, как от воротничка Большого Карела разливается краснота, заливая лицо.

Большой Карел смотрел на старшин, понимая, что должен сдерживаться. Страдание из-за того, что ты другой, не было для него новостью — не среди этих людей с их неспособностью принимать разницу. Но он не мог позволить себе заговорить вслух — не на этой стадии. Многие члены совета церкви вложили деньги в его план стремительной воды; они заседали в городском совете и в правлении банка. И он знал, что ему потребуется еще много денег до того, как канал будет завершен. «Нет!» — хотелось ему взреветь, это единственное слово билось ему в виски. Но он просто стоял там, а потом вышел вслед за молодыми людьми на безжалостное солнце, покачивая головой.

На следующий день два констебля и три делегата от совета церкви с трудом вскарабкались на гору с ломами в руках. Они получили задание разбить статую Девы Марии на мелкие кусочки. Но, добравшись до нее, они наткнулись на Марио Сальвиати, стоявшего перед статуей, расставив ноги. В первый раз они заметили его могучие руки, сильные ноги и спину, выгнутую, как у бойцового быка. Он стоял там, держа у груди винтовку тридцатого калибра, винтовку Большого Карела — немного раньше тот сунул ее в руки Немого Итальяшки и жестом показал: «Иди в гору».

Мужчины бросили взгляд на Немого Итальяшку и поняли: они не смогут урезонить его, он не услышит ни звука. Так что они сели на камни, отложили инструменты и раскурили трубки. Немой Итальяшка тоже сел — перед статуей, под протянутые руки Девы Марии.

Они рассматривали статую и испытывали угрызения совести. Они увидели сухие цветы у ног Девы Марки, и посмотрели вверх, в синее небо над головой, и на каменистую вершину Горы Немыслимой. И внезапно душная комната и негодующий совет церкви показались им такими далекими. Ветер охлаждал их лица, и они исполнились смирения и умиротворенности.

Наконец они по одному подошли к Немому Итальяшке и пожали ему руку, не сказав ни единого слова, потом, спотыкаясь, спустились с горы со своими тяжелыми кирками и ломами. Внизу им пришлось выдержать гнев священника, адвоката Писториуса и главного старейшины. Но они стояли на своем: католическая Мария не причиняет никакого вреда. Будьте к ней милосердны. Итальянцы просто укрепляются в своей вере, в конце-то концов.