Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи Страница 39

— Думаешь, я получаю от этого удовольствие? Думаешь, мне приятно быть единственной, кто пытается прочно стоять на земле? Кто-то должен быть реалистом. Кто-то должен заботиться о материальных вещах.

— Это обвинение, на которое я должен ответить? Почему мы не можем быть счастливы тем, что имеем, не тоскуя об утраченном?

— Ты думаешь, я несчастна? — тихо спрашивала мама.

— А разве нет?

— Нет, вовсе нет.

— Как же так? В свете того, что мы потеряли? — Обвиняющие нотки в папином голосе сменялись удивлением.

— У нас есть дом и наша дочь. У нас есть все, что нужно для жизни, и даже больше. Мне не на что жаловаться.

— Ты замечательная женщина. Прекрасная жена и мать. Не беспокойся ни о чем. Будущее само о себе позаботится.

О том, что наша семья была в прошлом богата, я узнала от Мэйси, старой служанки, которая работала в семье еще до Раздела. Мэйси любила порассуждать о роскоши былых времен.

— Ты не помнишь, Дина, как мой брат, Шариф Мухаммад, был нашим шофером. Это сейчас он работает у друга твоего отца. Да, у нас была машина. И повар. Большой дом, много слуг. Еще там, в Бомбее.

— А сколько слуг?

— Больше, чем я могу сосчитать. Богатый был дом.

— А что потом случилось?

— После Раздела все оставили там. Потому что он так велел. Старший брат твоего отца. Этот братец обманул твоего абу [81]. Сказал, мол, времена смутные, лучше пока вернуться в Пакистан только половине семьи. А другая половина пускай останется в Индии. Ненадолго — пока все не уладится. И отправил абу сюда. А все имущество забрал себе.

— Все-все?

— Ну, почти. Дал немножко денег — чтобы продержаться первое время. Но все остальное — дом, дело, собственность по всему Бомбею, — все, что он по справедливости должен был разделить с твоим отцом, оставил себе, предал своего младшего брата. Он с самого начала так задумал. Хотел убрать его с дороги.

— Как, наверное, страдал отец!

— И твоя мама тоже. Ей пришлось продать все свои украшения. Чтобы помочь мужу начать бизнес в Пакистане — аккумуляторный завод. Но он разорился. Потом завод купил Аббас Али Мубарак и дело наладилось. Он-то и нанял Шарифа Мухаммада. — Мэйси вздохнула: — Вот кто настоящий бизнесмен. Не то что твой отец, у которого аллергия на деньги.

Абу был мастером терять деньги — настоящий анти-Мидас. Он начинал одно дело за другим, разорялся до нитки, продавал бизнес — и потом наблюдал, как тот процветает в чужих руках. Год за годом, в самых разных областях — сталь, гуар [82], грузовые перевозки, текстиль — повторялась одна и та же история: большие надежды, разорение и грандиозные прибыли ровно после того, как предприятие продано другому владельцу.

Я задумалась, каково это — быть богатой.

— Мы были такие же богатые, как Дядя Аббас? — спросила я Мэйси.

— Никто не может быть богатым, как Дядя Аббас, Дина, — мрачно ответила она.

Аббас Али Мубарак был самым давним и самым близким другом отца. Всю жизнь, сколько я помнила, каждую неделю Дядя Аббас приходил к нам в гости. Его могучий бас, исходивший, казалось, из глубин необъятного живота, появлялся в обшарпанных дверях нашего дома раньше, чем он сам.

— Я бы позвонил, предупредил о своем приходе, друг мой, но, полагаю, вы все еще не урегулировали разногласия с телефонной компанией, а? — приветствовал он отца.

— Ты обидишь старого друга, Аббас, если вдруг начнешь соблюдать подобные церемонии. Современная техника не должна ограничивать свободу человека, его право на удовольствие от неожиданных гостей. И, отвечая на твой вопрос, — нет, бои с телефонной компанией в самом разгаре. На прошлой неделе они прислали нового человека, чьи запросы в отношении взяток, по крайней мере, более деликатны, чем бесстыжие требования его предшественника. Он хмыкал, мямлил, ходил вокруг да около и хотя бы из соображений приличия смущался. Даю ему неделю — через семь дней он полностью адаптируется к коррумпированному климату пакистанской бюрократической системы.

— Что ты надеешься доказать, Игбал? Если у тебя недостаточно денег, позволь дать эту взятку вместо тебя. Прими это как малое, абсолютно недостаточное, вознаграждение за все полезные советы, что ты мне давал.

— Странная форма благодарности, Аббас, если здесь вообще стоит о ней говорить. Подрывать те основы и принципы, которых я сознательно намерен держаться. Я не даю взяток. И тебе не советую.

— Вы слыхали, Рукайа Баби [83]? — обратился Дядя Аббас к маме, появившейся на пороге гостиной с чайным подносом в руках. — Слыхали, что предлагает мне ваш муж — садху [84]? Как вы живете с этим абсолютно непрактичным мужчиной?

Он принял предложенную чашку чая, добавил сахар, энергично размешал.

— Маленькие любезности — взятки, бакшиш [85], — это просто деловые издержки, плата за возможность заниматься бизнесом, Игбал. Всего лишь способ перераспределения богатства.

— Перераспределения богатства? Это распространение болезни — грязь с твоих рук марает все ладони, что ты пожимаешь.

— Не я создал этот мир, Игбал. Я просто принимаю его таким, каков он есть.

— Вот так ты себя оправдываешь? Я полагал, амбициозные мужчины вроде тебя начинают заниматься бизнесом, чтобы изменить мир.

— Ах, Игбал, друг мой, твое кислое ханжество было бы абсолютно непереносимо, если бы не сопровождалось сладостной, завораживающей мудростью твоих бизнес-прогнозов. — Дядя Аббас повернулся ко мне, всегда скрывавшейся в тени, откуда я с напряженным ожиданием наблюдала, как дядина рука тянется к карману, — вот как сейчас. — Известно ли тебе, маленькая Дина, что твой отец — пророк доходов, предсказатель прибылей? Блестящий человек — всем своим успехом я обязан ему. Если бы он не погубил окончательно бизнес с аккумуляторами, позволив обобрать себя, возвышенного и могучего, тем самым людям, которых он стремится спасти от моей испорченности, то никогда не продал бы его мне. С тех пор прошло много лет, и его советы были поистине золотыми, направляя меня в каждом из начинаний. Видишь, какие конфетки я тебе принес? — И вынимал из кармана пригоршню иностранных шоколадок, мягких и подтаявших в чуждом им климате, — долгожданное еженедельное лакомство. — Именно благодаря твоему папе я могу купить их. Вот кому следовало бы прислушаться к собственным советам — не к чепухе о реформах, заметь, но к практичным, дальновидным и проницательным рекомендациям, которыми он отказывается утолить собственный голод.