Пфитц - Эндрю Крами Страница 39

Шенк осторожно тронул Эстреллу за плечо, но она не повернулась, продолжая смотреть на проносящуюся под мостом воду.

— Вайсблатт знает, что найдет меня здесь. Узнав, что он опять на свободе, я дала себе клятву, что не успокоюсь, пока не встречу его лицом к лицу, чтобы раз и навсегда завершить эту ужасную историю. Но я ни на секунду не забывала, насколько этот человек опасен. Сперва он напал на твоего коллегу.

— Потому, наверное, что тот был единственным свидетелем его махинаций с картами.

— А когда ты начал приносить мне все эти истории про Пфитца, я сразу решила, что и здесь без него дело не обошлось.

— Так это поэтому ты тогда не пришла?

— Прости меня, но я очень, очень боялась. И в то же время не могла поверить, что ты — мой враг. А в том случае, если ты ни в чем не виноват, я должна была оберегать тебя от опасности. Ведь я даже следила за твоим окном, на случай, если Вайсблатт что-нибудь задумает.

Эстрелла посмотрела Шенку в глаза, и у него мгновенно исчезли все сомнения в ее искренности, все страхи и опасения. Он обнял ее, обнял, не видя ничего вокруг, преисполненный вновь вспыхнувшими надеждами. Но буквально через секунду эту идиллию грубо прервал звук приближавшихся шагов.

— Он здесь!

Эстрелла оттолкнула Шенка, выхватила из-за пазухи нож, спрятала его за спину и застыла в напряженном ожидании. Вайсблатт шел прямо к ним, черная, зловещая фигура, театрально подсвеченная сзади показавшейся в просвете облаков луной.

— Ну а сегодня какой еще ложью пытается она себя обелить?

— Нет, Вайсблатт, — качнул головой Шенк, — нет, это вы лжец. А впрочем, вы же и сами не понимаете, кто вы такой и что вы такое.

— Меня звать Спонтини, а ты — жалкий проходимец, пытавшийся украсть мою жену!

Вайсблатт бросился на Шенка, однако картограф был к этому готов, а потому сумел оказать гораздо более достойное сопротивление, чем тогда, в переулке. Эстрелла занесла было нож, однако не решилась вмешаться в нешуточную схватку разъяренных мужчин из опасения поранить не того из них, кого надо.

— Вы не Спонтини! — Даже сейчас Шенк пытался взывать к разуму противника. — Никакого Спонтини не было и нет, все это выдумка, чистейшей воды выдумка.

Он прижал Вайсблатта к парапету моста, отпустил его, сделал шаг назад и продолжил свою аргументацию:

— Я теперь все знаю. Я знаю, что вы пытались изменить жизнь Спонтини, переписывали для этого книгу, подправляли карты. Но все это глупо, бесполезно, факты уже закреплены на бумаге, и ничего с ними не поделаешь.

— Ошибаешься. Я уже добился успеха — почти, дело за малым. На моем пути стоит один-единственный человек — тот, кто видел, как Спонтини убивал свою жену. Граф Зелнек. Я убью и тебя, и его. И тогда я, Спонтини, буду чист и свободен.

— А как вы намерены убить графа?

— Здесь он прав, — вмешалась Эстрелла. — Спонтини действительно убил графа. Я знаю потому, что работала над его биографией.

— Так, значит, он предпринял эту поездку для того, чтобы быть убитым?

— Да, — кивнула Эстрелла. — Но перед смертью он успеет уличить своего убийцу.

Однако Шенк все еще пребывал в недоумении.

— А как же Пфитц? — спросил он, обращаясь к Вайсблатту. — Пфитц, чье имя вы написали на карте вместо стертого имени Спонтини?

— Никакого Пфитца нет, — презрительно усмехнулся Вайсблатт. — Я изменял этот план в большой спешке, в комнату каждую секунду мог кто-нибудь войти. Мне нужно было удалить труп жены Спонтини, лежавший рядом с кроватью графа, так что стирал я ее имя, а не имя самого Спонтини. Из-за моей неаккуратности на плане осталось пятно. Для объяснения я пометил его надписью Pfütze, лужа. Ты просто плохо читаешь.

Вот теперь все стало ясно, кто же такой в действительности Пфитц. Плохо подписанная лужа. И он сопровождал своего хозяина в поездке, которая завершилась смертью.

— Вы больны, Вайсблатт. Вам нужно вернуться в лечебницу, под присмотр.

Вайсблатт снова бросился на Шенка, прижал его к невысокому парапету и попытался столкнуть вниз, в темное, холодное кипение воды. Отчаяние этого человека, изуверившегося во всем, даже в собственном своем существовании, удваивало его силы, так что все могло кончиться весьма печально, если бы не вмешательство Эстреллы. Жизнеописательница схватила Вайсблатта за ноги, он потерял равновесие, упал и медленно, тяжело перевалился через парапет.

Однако в самую последнюю долю секунды создатель Спонтини успел удержаться и повис над водой, крепко вцепившись в верхний край узкого каменного барьера.

— Дайте мне руку! — крикнул в ужасе Шенк, однако Вайсблатт лишь смотрел на него — спокойно и отрешенно.

— Вот и конец повествования, — сказал он, а затем разжал пальцы и камнем рухнул вниз. Вода еси, и в воду отыдеши.

Шенк с Эстреллой тесно обнялись и пошли прочь. Ни он, ни она не хотели — да, пожалуй, и не могли — говорить. Главный ужас случившегося заключался в неизбежности, предрешенности; казалось, что вся жизнь Вайсблатта — существование, в котором он разуверился, — была лишь затянувшимся предисловием к этой драматической развязке.

Подходя к Шенкову дому, они услышали взрывы смеха, веселый голос фрау Луппен и не менее веселое тявканье Флусси. Шенк заглянул украдкой в окно и увидел фрау Луппен. На обширных коленях вдовы сидел, подобно младенцу, Грубер; она гладила его по голове и говорила что-то ласковое. Их безоблачному счастью можно было только позавидовать.

Шенк и Эстрелла поднялись на цыпочках наверх. Они все еще не отошли от недавнего потрясения. Но у Шенка была и своя, отдельная причина для тревоги — то, что рассказала ему Эстрелла незадолго до появления Вайсблатта. Говорить об этом сейчас, после всего того, что они видели, в чем невольно приняли участие, казалось почти бессердечным, но он не мог себя сдержать, ему нужно было знать больше, знать все.

— Расскажи мне про Леопольда, — попросил он. — Какой он был?

Эстрелла глядела в окно, в непроглядную ночную тьму.

— Он… — Молчание. Она что, боится сделать Шенку больно? Или забыла, каким был Леопольд?

— Он был как ребенок.

Шенк встал, взял ее за руку и увидел, как в уголке широко раскрытого глаза набухает слезинка.

— В каком смысле?

— Он выглядел младше своего возраста. — Эстрелла говорила словно сама с собой, словно забыв о стоящем рядом Шенке. — А какие у него были волосы — мягкие, шелковистые… И голос тоже мягкий, спокойный, а когда он рассказывал какую-нибудь историю, ты словно переносился в другой мир.

Шенк чувствовал тепло ее руки и вместе с тем чувствовал, что теряет ее, чувствовал, как сердце ее отдаляется, уплывает в непостижимые глубины, туда, где обитает душа Леопольда — как мог бы написать сам Леопольд (или это был Вайсблатт?), рассказывая историю князя и его астролога. Шенк видел, что ему никогда не завоевать Эстреллу. Он сам же и сочинил женщину, в которую влюбился. Эта вторая Эстрелла, порожденная мимолетным мгновением, когда он замер от неожиданности на галерее Биографического отдела, она ведь фантом, любовно им взлелеянный. А эта, которую он держит за руку, она настоящая. Но если есть две Эстреллы, почему бы не быть и двум Шенкам? Один, который смотрит сейчас, как неудержимо уходят во мрак забвения радужные его мечты, — и другой, который познает наконец долгожданную радость?