Дядя Джимми, индейцы и я - Артур Беккер Страница 39

Я швырнул приглашение на пол, снова воткнул кабель в усилитель, присел и начал настраивать гитару.

— Это шанс! Слушай, что я тебе говорю! — воскликнул дядя.

Он наклонился, взял меня за плечи, поднял на ноги и придвинулся ко мне так близко, что наши носы чуть не соприкасались. Изо рта у него воняло, как из сыроварни.

— Неужто ты хочешь до конца своих дней бренчать в этом подвале? — спросил он. — Забудь даже думать об этом! Я не желаю видеть, как ты растрачиваешь время попусту! С сегодняшнего дня ты снова первая гитара! А мы с «Ямахой» возьмём на себя чёрную, подсобную работу. Тебе же всё равно нечего делать. Или ты собираешься снова вкалывать типа на стройке каждое одурелое утро? Пожалуйста, это легко устроить. Стоит только малость переодеться, стать магометанином, назваться Юсуфом Исламом — и Рыбак тебя ни за что не узнает и снова возьмёт на работу. И опять будешь таскать для него кирпичи и мешки с цементом и циклевать паркет при температуре минус тридцать. Бездна удовольствия! И на здоровье! Я и один выступлю в «Принцессе Манор»!

Я сказал:

— Ну ладно. Попробую с тобой ещё раз — в конце концов, это и моя группа тоже. Но я предупреждаю тебя, дядя: если только ты снова начнёшь пить за сценой или задирать гостей клуба, я тут же кладу гитару в футляр и ухожу! Клянусь тебе в этом моей матерью!

— Ну, весь в мамочку, — сказал Джимми. — Старуха была такая же истеричная, как и ты!

Когда на следующее утро я припарковал перед нашим домом «кадиллак» преклонных лет, который мы с Чаком собирались купить на двоих, мой дядя перекрестился и несколько раз обежал вокруг машины, потом почесал себе перхоть на черепе и сказал:

— Документы на машину! Водительские права! Руки вверх! И договор купли-продажи тоже на бочку, пожалуйста. Я хочу посмотреть, всё ли тут правильно. Всё-таки Чак уголовник, объявленный в розыск.

Я сказал:

— Дядя! Ну с чего ты взял, это же неправда! Садись, прокатимся, сделаем несколько кругов.

— Почему бы и нет? — ответил он. — А когда завтра мы припаркуемся перед польским клубом, пусть Бэбифейс открывает нам дверцы. Как - никак, мы — звёзды!

Я дважды объехал с ним вокруг квартала, и мы вернулись назад. Он по-прежнему утверждал, что мой друг — автомобильный вор.

Мы пошли в дом. Бэбифейс стоял в коридоре, прислонившись к стене, держа в руках телефонную трубку.

— Только что кто-то звонил, хотел говорить с Джимми, — сказал он.

— Это по делу? — спросил мой дядя. — Он что, не назвался?

Бэбифейс сказал:

— Назваться-то он назвался, но убей меня, я тут же забыл его имя. Вроде бы он из той же деревни, что и ты.

— Ах ты, дикарь! — сказал Джимми. — Пора тебе уже заняться изучением моего языка. Язык-то — мировой! У вас же тут в Америке всему учат! Хоть польскому, хоть литовскому, хоть кунг-фу, хоть росписи по стеклу — чего тут только нет!

Он принялся перечислять в алфавитном порядке своих бывших деловых партнёров из Ротфлиса и Бискупца:

— Балицкий, Щаха, Щапульский, Дзиба, Коронржеч — ну, это я, — Малец, Марковский, Модлеский, Зотопец, Зареба! — Потом он включил седьмую передачу: — Бонек! Брежнев! Гагарин! Гирек! Дейна! Молотов! Да напряги же наконец свои мозги, краснокожий!

— Ну и родни же у тебя, однако! — сказал Бэбифейс. — Но это мог быть любой из них! Я всё равно не запомнил!

Телефон снова зазвонил. Джимми рванул, как на стометровку, чуть не сбил меня с ног и схватил трубку.

— Мистер Коронко! — назвался он. — Импорт-экспорт, уход за садом, очистка снега и танцевальный оркестр. Что вы хотели?

Он зажал рукой трубку и сказал:

— Тише вы! Это мой кузен Чёрный! Чего ему надо?

Бэбифейс мне шепнул:

— Он! Именно он и звонил!

Разговор у них затянулся. Мой дядя прикуривал одну сигарету от другой, и по его нервозному заиканию я мог заключить, что новости, которые ему сообщал Чёрный, не были хорошими. Управившись с разговором, дядя сказал:

— Засим я официально прекращаю все дипломатические отношения с моей роднёй. Будете моими свидетелями!

— Чего хотел украинец? — спросил я. — Я думал, он про нас давно забыл!

— Ха! — засмеялся Джимми. — Он превосходно о нас информирован. Он за нами шпионил. Вплоть до Гржибовского! И что мой отец теперь кормит червей, он тоже знает. Эта сволочь из Ротфлиса пишет ему письма!

— Ну и что же здесь плохого? — сказал я. — Твой старик, что ни говори, был женат на сестре матери Чёрного, если я не ошибаюсь?

— Это вообще не играет роли — кто с кем в родстве, — заявил дядя. — Всё было одно сплошное скрещивание, от Владивостока до Ротфлиса. Мы все родня.

— М-да! — сказал я. — Тогда что же тебя так рассердило?

— То, что Чёрный просил у Рихарда Гржибовского аудиенции! — рявкнул дядя. — Это он уговорил его снова пригласить нашу группу в «Принцессу Манор».

— Да он отличный парень, — воскликнул Бэбифейс, — этот Чёрный!

Джимми разозлился:

— Я никого не просил о помощи. А шпионов и предателей родины надо ставить к стенке. Хоть бы и в Америке!

Клуб был набит битком. На всех польских улицах Виннипега только и говорили о том, что в новогоднюю ночь будет играть группа «Блэк из уайт». Мой дядя был в трауре по своему отцу, но чёрной ковбойской шляпы, по его мнению, для траура было достаточно, остальной его наряд, за небольшие деньги заказанный у корейского портного, был розового цвета. Меня этот костюм приводил в бешенство, и я из протеста надел джинсы и белую майку.

Мы открыли концерт нашим старым хитом «You Win Again». Джимми сидел за клавишными, подпрыгивал на своей жирной заднице, топал обеими ногами по полу, а когда играл длинное органное соло, широко раскрывал рот, низко склонялся над клавиатурой и ездил по ней подбородком.

Бэбифейс дремал за столиком среди трёх пожилых дам. Я подумал: пока он не захрапел, всё ещё куда ни шло. Чак снимал всю вечеринку видеокамерой, которую он раздобыл специально для этого вечера. Он нацеливал объектив главным образом на ноги девушек и комментировал всё происходящее, как на телевизионной трансляции футбольного матча. Очень любопытно потом будет посмотреть эту видеозапись.

Первый сет удался на славу, мы ни разу не сфальшивили, и мой дядя ограничивался только объявлением песен, отказавшись от всяких комментариев.

Потом на сцену поднялся Рихард Гржибовский, он был навеселе и поводил бровями. Пожав нам с Джимми руки, он сказал:

— А теперь я хочу произнести новогоднее обращение к польской нации! Дай-ка мне сюда микрофон, солдат Коронко!

— Рад стараться, президент! — отсалютовал Джимми. — Но о нашей группе я немного скажу сам, длинных речей не понадобится.

— Стоять навытяжку! — приказал Гржибовский, обращаясь к микрофонному штативу, и начал: — Дорогие гости клуба! Последняя война забрала наших лучших сыновей. Мы проливали кровь и страдали на всех фронтах. Но наша родина снова восстала из пепла В Америке, Польше и Европе! Началось новое время: время сближения и понимания между цивилизованными нациями. В целом мир стал лучше. Но мы, дорогие друзья клуба, должны быть начеку. Фашисты и коммунисты не дремлют. Немец рассчитался с русским и снова ходит гордый и наглый. И Россия остаётся пороховой бочкой. Порядок там сможет навести разве что новый Гитлер. Поэтому, дорогие друзья клуба, мы должны молиться вместе с нашим святым отцом из Рима о том, чтобы следующий год был хотя бы не хуже уходящего. А теперь я передаю слово мистеру Коронко!