Американская пустыня - Персиваль Эверетт Страница 39

Однако Этель словно приросла к месту, открыв рот. Тед бросился в кухню и набрал номер «неотложки», записанный на стене рядом с телефоном.

Как выяснилось, с матерью действительно приключилась остановка сердца, но ей сделали операцию, и она выжила. Очень скоро мальчик уже стоял в больничной палате, родители гладили его по головке, а мать назвала его «наш маленький герой»: «Вы только представьте себе, побежал к телефону и спокойно набрал нужный номер!». О том, как Этель застыла в дверях словно парализованная, отец не упоминал – но Этель так и не стала прежней. Она замкнулась в себе и брата больше не мучила. Резкое прекращение издевательств настолько напугало Теда, что тот места себе не находил. Во время ночных походов в туалет сердце его колотилось сильнее прежнего, и мальчик недоумевал про себя, как же так вышло, что в мгновение ока мир сделался таким безопасным. Он чувствовал, что, чего доброго, умрет от тревожного ожидания, и наконец решил, что в том-то сестрин адский замысел и состоит. Этого заключительного измывательства Тед пережить не сумел, будучи свято уверен, тогда и впоследствии, что каждым добрым или нейтральным словом Этель нарочно сбивает его с толку.

Теперь, когда оба повзрослели, Этель действительно нуждалась в помощи брата – а помощи и не было. Всякий раз, открывая рот, она каким-то непостижимым образом провоцировала Теда к действиям прямо противоположным. Все это происходило на совершенно подсознательном уровне: ее ненавязчивое подспудное подзуживание и его пассивно-агрессивное сопротивление; хотя Тед находил свои плюсы в том, что они по крайней мере никогда не притворялись, будто близки или хотя бы привязаны друг к другу. Они шарахались прочь друг от друга если не в диаметрально противоположных направлениях, то, во всяком случае, в разных; он стал университетским преподавателем и атеистом, она – глубоко набожной медсестрой или что-то в этом роде. Хотя ни тот, ни другой в избранных ими крайностях не блистали, неудачи так и не подтолкнули их куда-нибудь к нейтральной середине. Этель, невзирая на полное отсутствие филологического образования, воспитала из себя превосходный образчик готорновского Ричарда Дигби и затворилась в своем маленьком благочестивом мирке. К несчастью, у них еще оставалось нечто общее – стареющие родители, и смерть матери, и недееспособность отца.

Тед вытянулся на кровати в комнате, где оставил его Дадли, и задумался о состоянии отца: по словам всех и каждого, болезнь прогрессировала настолько, что тот никого уже не узнавал. В тот миг Теду ужасно захотелось увидеть отца, посмотреть, как он разрисовывает манки, что с такой любовью и таким терпением мастерил своими руками – не из любви к охоте, но из любви к уткам. Как только он воссоединится с Глорией и детьми, он непременно, непременно съездит в Балтимор.

Частный детектив Салли носил водительские перчатки и особые водительские ботинки, а вот в машине его ровным счетом ничего особенного не было. Седан «форд» выпуска середины семидесятых, может, даже без названия модели, просто «форд», и все: четыре двери, четыре окна, четыре колеса, цвет – синий.

Салли припарковался во дворе тринадцатой бензоколонки, близ автострады в городе Баннинге. Полдень только миновал, стояла жара. Детектив купил трехцветное фруктовое мороженое на палочке и съел его, наблюдая, как механик прокачивает тормозную систему пикапа «шевроле».

– Чем могу служить? – спросил механик.

– Тот парень, что внутри, сказал, вы на прошлой неделе в ночную смену работали.

– Было такое.

– А в четверг тоже ночью работали?

– А как же. Ты качай давай! – рявкнул механик помощнику, восседающему в поднятом на возвышении грузовике.

– Вы, часом, такого коричневого фургона не помните?

– Да фургонов у нас до чертиков перебывало… Качай, говорю! – Механик поднял взгляд на Салли. – И коричневых до чертиков.

– Тот, который меня интересует, был битком набит. – Салли вытащил фотографию. – И среди прочих вот этот человек. У него еще очень характерный шрам вокруг шеи.

Механик внимательно рассмотрел фотографию.

– В жизни его не встречал. Ну, то есть нос к носу. Зато по телику видел. А что, парень в бега ударился?

– Один из тех, что в фургоне, был невысокого роста – сущий карлик.

– Карлик?

– Да.

– Точно, помню такого. Заходил взять ключи от сортира. Я еще этак глянул на него сверху вниз. То-то он скукожился.

– Вы раньше их не встречали?

– Не-а. Но ехали они в пустыню, – сообщил механик, вытирая гаечный ключ ветошью. – Ты качай, качай давай, не спи! Как оно там?

– Отлично! – крикнул помощник из кабины. – Спускай меня вниз! Тут парит – не продохнешь.

– Откуда вы знаете, что они направлялись в пустыню? – спросил Салли.

Механик неспешно подошел к педальному управлению гидравлического подъемника перед грузовиком.

– Да они водой запаслись, а еще на заднем бампере у них крепились две канистры с бензином.

– Номера вы, конечно, не запомнили?

Механик расхохотался.

– По правде сказать, еще как запомнил. Там значилось: К-А-Р-Л-И-К.

– Спасибо.

Младшая сестра Глории Ханна успела всласть помучить длинную череду ухажеров, нескольких – по два раза, но в настоящий момент находилась, что называется, «в свободном полете» и потому, будучи патологически не-приспособлена к одиночеству, большую часть времени проводила с Глорией и детьми. Это она уговорила Глорию уехать с детишками из дома на несколько дней и отдохнуть вместе с ней на Каталине. Поначалу Глория была настроена против, но в конце концов согласилась, что Эмили с Перри неплохо было бы переменить обстановку и слегка поразвеяться.

Теперь все четверо сидели лицом к лицу на крытой верхней палубе судна «Каталина экспресс». Кораблик, неспешно выползая из гавани, раскачивался на волнах. Перри, намертво приклеившись к окну, снова и снова спрашивал, далеко ли до острова, и долго ли туда плыть, и правда ли, что в холмах живут буйволы. Глория сидела как на иголках: она тревожилась за Теда, гадая, уж не погиб ли он или, чего доброго, просто завершил процесс умирания вдали от нее. Она держала Эмили за руку.

– Ты как, ничего? – осведомилась Ханна.

Глория терпеть не могла корабли и была подвержена морской болезни.

– Что-то ты бледновата, – заметила Ханна.

– Прискорбно; потому что чувствую я себя, знаешь ли, просто на пять с плюсом, – отозвалась Глория.

По другую сторону от прохода сидел мужчина с газетой. Ханна, разумеется, тут же подметила, что он не только хорош собою, но и что четвертый палец его левой руки кольцом не украшен. Она прицельно уставилась на незнакомца и глядела до тех пор, пока тот не ощутил на себе ее взгляд, а тогда одарила его ослепительной улыбкой и отвернулась к окну, вдруг залюбовавшись океаном. Каждые пару минут Ханна оборачивалась, проверяя, не утратил ли мужчина интерес, пока, наконец, тот не встал, не подошел и не спросил разрешения сесть рядом. Он и впрямь был ничего себе, несмотря на слишком широко посаженные глаза, так что Ханна охотно подвинулась, освобождая ему место. Звали незнакомца Ричард, и у него была привычка, договорив фразу, приглаживать ладонью коротко подстриженные темные волосы; не то чтобы он проделывал это всякий раз, но достаточно часто, чтобы Глория подметила характерный жест. И не то чтобы он тщеславен, подумала про себя Глория, скорее просто робеет; похоже, развязность не является для него второй натурой.