Не плачь, Тарзан! - Катарина Масетти Страница 39

Но за последние месяцы мы почти что стали одной семьей. Они перетаскивают сюда одежду из старой квартиры. Что им еще остается? Не может же Мариана оставить мне Билли. А у меня есть две большие комнаты для гостей.

Совсем другое дело сидеть за столом вчетвером, вернее, не за столом, а за столешницей из полированного гранита, которую окружают барные стулья у меня на кухне. Надо выкинуть эту дурацкую столешницу! Уму непостижимо, как часто дети роняют стаканы с молоком. С обычного кухонного стола молоко можно просто вытереть тряпкой, пока ребенок гневно требует новый стакан. А на гранитной столешнице стакан разбивается на миллионы мелких острых осколков, ребенка надо скорей выносить с кухни, а взрослому приходится пылесосить и чертыхаться, наступая на эти осколки.

А чего стоит газовая плита, которую Шарлотта уговаривала меня купить с пеной у рта! Плита! Да она совсем не рассчитана на то, что маленькие дети будут вертеть переключатели, не зажигая огонь.

Все в моем доме устроено не так, как надо. Пол в гостевой комнате покрыт светлым ковровым покрытием. Говорю вам честно и откровенно: если у двоих детей желудочная инфекция, ковер уже не узнать. Окно, ведущее в сад, с низким подоконником, который уставлен ценной керамикой? Смех да и только!

Мариана, конечно, такие вещи видела сразу, она прошлась по дому, как белый торнадо, отправляя хрупкие вещи на антресоли, убирая тонкий текстиль, спасая лампы, стоявшие на низких столиках, и так далее. Она запретила детям играть в гостиной, библиотеке и столовой, только им наплевать на эти запреты. Я наступаю на детали от «Лего» и чертыхаюсь.

Мариана не предусмотрела, что Белла хлопнет сковородой по итальянскому стеклянному столику, а Билли заберется на стул и попытается плевком попасть в луч, светящийся с обратной стороны телевизора. Телевизор с диагональю 28 дюймов затрещал на прощание. Теперь у меня — вернее, у нас — плоский экран, который висит на стене.

У нас — потому что они до сих пор живут здесь. Жизнь с каждым днем приобретает все больше смысла. Мариана перестала ныть о том, что не хочет быть содержанкой, поскольку это перешло все мыслимые границы. Однако на это понадобилось немало времени. В конце концов мне пришлось накричать на нее:

— Черт побери, Мариана, ты разве не помнишь, как ты сказала, что работаешь не меньше, чем я, но миллионов не зарабатываешь? Я решил, что ты считаешь это несправедливым. Теперь ты можешь с этим покончить! Бери, сколько тебе причитается, кто сказал, что у тебя нет на то морального права?

— Ты имеешь в виду, что всякая собственность — кража? — слабо улыбнулась она. Но с тех пор перестала об этом говорить. Нам обоим пришлось нелегко, но, по-моему, она все-таки понимает, что они для меня значат.

Дети научились хорошим манерам. Они перестали звать меня мороженщиком.

Мариана настолько честна, что ее честность можно считать физическим недостатком: она рассказала мне, что Мике был и остается ее великой любовью, хотя в последнем раунде этой любви нанесен серьезный удар. Она подробно изучила его болезнь и узнала, что можно жить и с шизофренией, человек слышит потусторонние голоса, но ведет нормальную жизнь, есть даже общество, которое в шутку называют «Обществом права голоса», оно специально создано для таких людей. Я сказал, что со мной ей еще легко разговаривать, а как она будет общаться с ним, ведь это все равно что разговаривать, по крайней мере, с двумя людьми, справится ли она? Мариана решила, что это совсем не смешно. И все же признала, что лекарства не только вылечили Мике от психического расстройства, но заодно убили в нем многое от того Мике, которого она любила. И пока она несет ответственность за детей, она даже думать не будет о том, чтобы снова вернуться к нему. Во всяком случае, сейчас — ни за что, а скорее всего, вообще никогда.

Разумеется, она много раз повторяла, что не может ничего обещать. Что не может признаться мне в любви, но я безумно ей нравлюсь.

А мне плевать на такую «любовь», о которой в Голливуде снимают идиотские фильмы с Мег Райан. Мне довольно того, что они живут у меня.

Впрочем, кто знает, как долго мне будет этого хотеться. Возможно, она права насчет тех пятнадцати — двадцати лет, по прошествии которых дети переедут от нас, а старость будет дышать в затылок, тряся отвисшими брыльями и выпятив двойной подбородок. Может быть, тогда я и вправду начну мечтать о фотомоделях с глазами тюленей.

И что с того? Мы живем здесь и сейчас!

Тарзан, Янне и маленькие обезьянки. Правильно, Мариана?

Ты знаешь, кругом настоящие джунгли!