Измененное время - Людмила Петрушевская Страница 39

Эдик, наученный опытом, не выходил за пределы своей комнатушки, а остальное законом не каралось.

В наказание он еще и по-партизански обоссывал весь туалет по стенам и ванную комнату. Не води гостей, я лучше!

Эдик далее кричал, что он богатый: «Войди, войди, у тебя один теле… тельвизр! У меня три тельвизра!»

Ящики у него стояли один на другом, а третий, портативный, был нахлобучен сверху. Это были премии за успехи в труде.

— Я передовой, а он задовой! — повторял Эдик.

Для таких вечеров у Флюры имелся проигрыватель и богатая фонотека, пластинки из серии мировых шедевров музыки. Мама присылала, ей продавали как дефицит.

Эдик разорялся, перекрывая голоса Фишера-Дискау и Джоан Сазерленд, а также вплетаясь пятым в финальный квартет Девятой симфонии Бетховена п/у Карояна.

То есть буквально: «Обнимитесь миллионы!» — «Дай мохнатую! Удвльтвррю!» — (грохот в стену).

Анатолий обалдел, заморгал, застыл над пиршественным столом. Флюра махнула рукой и увеличила звук. Как раз пела Алла Пугачева: «Мне нравится, что вы больны не мной!»

— Давай, давай сади в нее! В мочалку! Я лучше! (Ритмичное поталкивание в стену, совершенно неприличное). Лезь, лезь!

Эдик болезненно реагировал на увеличение звука и сам увеличивал звук.

Концерт по обе стороны гипсокартона развивался, как сказали бы музыканты, крещендо. Эдик произносил как раз такой текст, какой много позже взяли на вооружение девушки из секса по телефону.

Разумеется, в этих условиях до секса бы не дошло, не говоря уже о простом танце на двоих. Но Флюра расплакалась и проплакала весь гимн, спрятав голову в локоть между семгой и винегретом.

Анатолий, как только отзвучали духовые, придвинулся, похлопал ее по плечу, как бы ободряя, и полуобнял ее. Сунулся носом к уху, поцеловал. Еще больше растрогал Флюру, она совсем разревелась. Потом он сказал: «Потанцуем».

Телевизор гремел, Эдик, видимо, временно закончил свои упражнения со стенкой и тоже выпил, закусил, а затем прижался ухом к гипсокартону.

Когда Анатолий вышел на финал, на коду, Эдик стал в такт стучать, желая, видимо, нарушить торжественность момента. Он еще кричал: «Давай, я тоже кончаю!»

Лежа рядом с Флюрой, которая пережила первый в жизни половой акт, но не пикнула, Анатолий сказал:

— Будем с тобой менять эту комнату, что такое. Безобразие.

И он спокойно, накинув пальто, вышел в ванную, а использованную резинку завернул там в туалетную бумагу и спрятал в карман.

Он страшно боялся оставлять сперму без присмотра. Мало ли! И опять плати алименты.

Флюра высказала ему свои сомнения, что как же обменять такое, пятый этаж без лифта, да еще и этот сосед.

— А у тебя что? — спросила она. — Ты где живешь?

Анатолий сказал, что он развелся с женой и ушел в общежитие. Там у него полкомнаты. И алименты.

Они вскоре расписались, но Анатолий появлялся у Флюры редко — надо было защищать диссертацию.

Каждый приезд соперника Эдик отмечал индивидуальной оргией, как какой-нибудь сатир.

Но Анатолий по этому поводу не особенно напрягался, видимо, приняв реальность как набор: раз Москва, то Эдик.

Защитившись, Анатолий приехал, тут уже и прописка была готова, и быстро устроился преподавать в подмосковный филиал института. И внезапно подал на развод. Объяснил, что в целях получить комнату в общежитии. Очень далеко ездить.

Родители эту новость восприняли болезненно. Особенно страдал отец.

Анатолий не бросал Флюру, навещал ее по выходным, обедал, исполнял супружеские обязанности и утверждал, что развод фиктивный. До грядущих перемен. Мало ли что!

Действительно, слесарь Эдик затих, так как к тому времени сменил сексуальную ориентацию и привел к себе сожителя помоложе себя и пострашнее, молодого рабочего, совсем уже бессловесного и вонючего. Тот всего боялся. В квартире стало спокойно. Эдик тоже боялся милиции и не выступал.

Самая главная перемена наступила очень скоро — отец Флюры скоропостижно скончался. Мама, крепкая, энергичная командирша, свалилась от горя с микроинсультом. Надо было перевозить ее в Москву, менять квартиру, предстояло множество хлопот.

Как ни странно, Анатолий взял многое на себя. Принял ретивое участие, нашел вариант обмена — какая-то заброшенная, помирающая старушка в Москве и ее здраво рассуждающие родственники там, на родине Флюры и Анатолия. Бабкины племянники скептически осмотрели трехкомнатные профессорские апартаменты в центре города и нехотя согласились поменять их на чужую квартирку в Москве. Далее они должны были съехаться со старушкой уже у себя дома, почти одновременно с обменом на Москву. Правда, по выражению их лиц можно было ждать требования доплаты, так как перевозка мебели, туды-сюды, билеты в Москву и обратно, но Анатолий пресек эти мимические намеки, и так огребаете хоромы. Мы тоже тратимся и теряем больше! (Он выступал как самое заинтересованное лицо, мама уже жила-догорала у Флюры в Москве, действовал он один.)

Все согласились, что надо скорее. Конец обмена был совсем безобразный, бабушка умирала беспризорная, совсем дышала на ладан, за ней никто не смотрел, не заботился, пила ли она и ела ли все последние дни. Может быть, и голодала. Не Анатолий же должен был ее кормить, а те родные! Ведь именно эти земляки Флюры должны были менять свои две комнатушки и профессорское жилье на пятикомнатный дворец! Разумеется, они, родные, были больше всех заинтересованы, чтобы она еще пожила.

Однако они — такое противоречие — совершенно ничего для этого не сделали! Видимо, эти людоеды боялись, что ее жизнь затянется. Поэтому выжидали, не ехали. И очень рисковали при том!

Тут надо оговориться, что тогда по закону обмен был единственный способ сохранить квартиру бабушки для ее жадной родни. По тогдашнему правилу, все принадлежало государству, и туда же отходило жилье после смерти владельца. Но ежели быстро поменять старушкину однушку на эту трехкомнатную, и перевезти бабку на родину предков, и тут же и съехаться с данной престарелой родственницей, то все бы сохранилось.

Все и сохранилось, с тем только нюансом, что старушка померла преждевременно!

Как уж Анатолий и те родственники обошлись с этой неожиданной покойницей, неизвестно, скорее всего врачей и милицию не вызвали и скрыли, что наступила смерть. Они быстро оформили документы, подделали подписи, получили все нужные бумаги и свалили в небытие. А вот как труп исчез из квартиры, куда они его дели и как потом производили семейный обмен с этим кадавром — неясно. Без документов-то они его точно не могли повезти по железной дороге. А для того чтобы съехаться, они должны были предъявить бабушку и прописать ее. Противоречие! Темное пятно в нашей истории.

Флюра собирала мать в Москву, пришлось все оставить, мама просила только их с мужем кровать и шкаф, затем они ехали трое суток, вещи следовали в товарном вагоне.