Суббота в Лиссабоне - Исаак Башевис Зингер Страница 39

Было лето. На площади толпился народ. Во дворе дома № 13 играли дети. Мальчики — в солдатиков, в «казаки-разбойники», девочки — в «классы», в «дочки-матери». Запускали дрейдл, игра шла на орехи. Столько соблазнов задержаться: можно в одно поиграть, в другое. Но посыльный есть посыльный.

Я подымался по лестнице. Первый этаж еще ничего себе. Выше первого этажа все по-другому: облупленные стены, шатаются перила, грязь на лестнице. Двери раскрыты настежь. На кухнях чадят керосинки, поднимается пар, стучит молоток, жужжит швейная машинка, поют портниха и ее ученицы. Те, к кому меня послали, жили на самом верху. Я открыл дверь — и увидел мужчину с окладистой темной бородой и девушку, очень скромно, но прилично одетую. Мужчина сидел за столом. Он обедал. Девушка наливала бульон, а может борщ. Мужчина сердито глянул на меня:

— Чего тебе?

— Вас просят прийти на Дин-Тойре.

— Кто это меня вызывает?

— Жених дочери.

Мужчина проворчал что-то. Девушка тоже смотрела недовольно.

— И что нам теперь делать? — спросила она отца.

— Раз зовут, надо идти, — отозвался он с мрачным видом.

Закончил есть, торопливо произнес молитву Девушка оделась, пригладила волосы перед зеркалом. Как правило, меня начинали расспрашивать: что да почему, да зачем вызывают? На этот раз отец и дочь хранили молчание. Мрачное, тяжелое молчание. Так мы и пришли к нам домой. Отец предложил мужчине сесть. Девушка осталась стоять — женщине не было места в комнате моего отца. Отец задавал обычные вопросы:

— Кто истец?

— Я истец.

— И что вы хотите?

— Хочу расторгнуть помолвку.

— Почему?

— Потому что не люблю ее, — ответил молодой человек.

Отец был явно смущен. Я залился краской. Отец девушки мрачно стоял здесь же, неуклюжий, угрюмый, темноволосый, с окладистой большой бородой. А она пахла шоколадкой и духами. На высоких, тонких каблуках. Как можно сказать, что не любишь такую? Это я не понимал. Но молодой человек — тот еще франт, на принца похож. Что ему хорошенькая девушка!

Отец дернул себя за бороду:

— И что еще?

— Это все, рабби.

— Ну а вы что скажете? — отец так задал вопрос, что непонятно было, обращается он к отцу или к дочери.

— Я люблю его, — ответила девушка сухо и почти что сердито.

В большинстве случаев отец быстро приходил к решению. Он всегда старался примирить стороны, достигнуть хоть какого-то компромисса. Но разве сейчас это возможно? Отец поглядел на меня, будто спрашивая: «Ну а ты что скажешь?» Но и я был в растерянности. И тут он произнес нечто, чего я от него никогда не слыхивал. Не так давно было введено в обычай, что раввин мог пригласить кого-нибудь из тяжущихся, чтобы обсудить обстоятельства дела наедине. Отец часто говорил, что не одобряет такую практику — раввин выносит приговор и потому не должен тайно беседовать ни с одной из тяжущихся сторон. И вдруг слышу: «Пожалуйста, пройдемте со мной».

Он поднялся и сделал знак отцу девушки. Вместе они вошли в соседнюю комнату, я отправился следом. Если есть какой-то секрет, мне его обязательно надо знать. Разве нет? Дверь оставалась открытой. Уши мои тянулись, чтобы услышать, что же говорят отец и этот, второй. Но глаза сами собой устремлялись на молодую пару.

И тут я увидел нечто из ряда вон выходящее: маленькая, тоненькая девушка подошла к жениху, они заговорили, потом заспорили на повышенных тонах, и внезапно раздался звук пощечины. Потом — еще раз. Не помню теперь, кто сделал это первым, но знаю только, что они оба это сделали, да так тихо и спокойно — совершенно не в обычаях Крохмальной улицы. Дали друг другу по пощечине — и разошлись. Отец ничего этого не слышал. Мне показалось, отец девушки почувствовал: что-то случилось — но не подал виду Я заплакал. Впервые вдохнул я аромат тайны, которая всегда существует между мужчиной и женщиной, пряный аромат любви.

А в спальне разговаривали. Отец сказал:

— Если он не хочет жениться, что я могу сделать.

— И мы не хотим его, — проворчал мужчина, — это подонок. Скот. Все, что есть отвратительного. Хуже не бывает. За другими бегает. Нет такого греха, который бы за ним не водился. Мы б давно от него избавились, да он все дарил ей подарки. А подарки мы не хотим возвращать. Из-за этого только она и говорит, что его любит. А вообще-то она его не выносит. Но подарки мы не вернем.

— Что за подарки?

— Кольцо, бусы, брошка.

— Можете вы как-то прийти к соглашению?

— Ни за что! Ничего не вернем. Ничего!

— Гм, да. А теперь выйдите и пошлите сюда его… Прошу вас.

Отец все-таки вышел сам и вернулся обратно с женихом. «Ну же», — сказал он, и молодой человек проворно вошел.

— Вы действительно не хотите на ней жениться? — спросил отец.

— Нет, рабби.

— Может, есть кто-нибудь, кто вас помирит с невестой?

— Нет, рабби. Это невозможно.

— Мир и согласие — на этом держится Вселенная.

— С ней мир невозможен.

— Она хорошая еврейская девушка.

— Рабби, мы еще не поженились, а она уже изводит меня — все насчет денег. Я уже должен отдавать ей отчет в каждой копейке. Если сейчас такое, что же будет потом? У меня старая мать, я должен кормить ее. Когда есть работа, я зарабатываю сорок рублей в неделю. У нее отец жадный, скупее любого скупца. Они хотят только копить деньги. Последнюю копейку выманят у кого хочешь. Если мы идем в ресторан, она заказывает самое дорогое из всего, что есть. И не потому, что голодная — нет, просто ей надо взять верх надо мной, власть показать. Если я захожу к ним так, без подарка, отец рвет и мечет. Она уже заказала подарок на Пурим! Сказала точно, что ей подарить. И так во всем. И еще они боятся, что я их обману как-то… Не знал никогда, что такие люди на свете бывают. Зачем все это? Я не жадный. Пускай все ее будет. Но когда я принес ей бусы, она бегала от одного ювелира к другому, лишь бы похвастаться. Нет, рабби, такая жизнь не для меня.

— Вы действительно хотите покончить с этим?

— Да, рабби.

— А подарки?

— Пусть останутся ей, и сама пусть останется…

— Ладно. Теперь вернемся.

Отец снова поглядел на них на всех. Когда уходил, ничего не знал о них. И вот теперь все ясно. Он спросил обе стороны, согласятся ли они с тем решением, которое он вынесет. Они согласились. Отец получил плату. Приговор состоял в следующем: раз обе стороны отвергают друг друга, их нельзя заставлять соблюдать контракт. Однако же подарки остаются невесте.

Девушка улыбнулась. Выглядело это как-то глупо. Глаза блеснули. Казалось, там золотые блики. Золотые сережки покачивались, и миниатюрное кольцо с бриллиантом сверкало на пальце.