Философы с большой дороги - Тибор Фишер Страница 39

Как не поверила этому и полиция. В доме не осталось ни одной неоторванной паркетины, а в наших телах – ни одной неосмотренной полости... Но еще больше в это не верил Зак. Позже он признавался, что был просто огорошен той ловкостью, с которой мне удалось избавиться от груза под носом у полицейских. «Ты был при этом столь естествен!» Его благодарности не было границ. Упоминаю об этом лишь потому, что, если весь ваш ум не в силах упасти вас от совершения глупостей, иной раз глупость может упасти вас от цепкой хватки иных ретивых умников, особенно – умников в мундирах (которым нас сдал один из людей Зака).

Не будем забывать о стражах закона,

крушащих дверь в мою квартиру, см. Настоящее 1.1

Разрывая собственную могилу 1.1

Похмельный и квелый, сидел я в кабинете следователя. Кабинет был расположен в здании полицейского участка города Марселя. В одном из лучших полицейских участков города Марселя. Я сидел и разглядывал копа, явившегося запротоколировать мои показания. Входя в кабинет, он бросил на стол какой-то паспорт.

Паспорт был немецким. «Имя, фамилия?» И тут меня осенило. Полный назад! Я ведь вполне дозрел до того, чтобы вежливо, чрезвычайно вежливо поздравить марсельскую полицию с моей поимкой, признаться во всех прегрешениях – или хотя бы в тех, которые они будут готовы внести в протокол, – а потом получить кормежку и койку или койку и кормежку: точная последовательность не имела для меня никакого значения.

Однако передо мной лежал паспорт. Я поглядел на него повнимательнее – и меня пронзила мысль, что он может стать моим, когда я выйду из тюрьмы. Он был так близок. Хорошо, я проявил малодушие, я был близок к тому, чтобы расколоться (учтите: я не выспался, был при смерти, рассудок мне не повиновался, а кураж – выветрился). Я был готов подарить этому легавому шанс пойти на повышение, готов был облагодетельствовать его семью и детей. У меня кружилась голова, мне казалось абсурдом врать и изворачиваться только ради того, чтобы снова выйти на свободу.

Это было мгновение, когда я едва не явил пример самопожертвования, в нашем столетии почти немыслимого. По счастью, в этот момент восстала та сторона моей натуры, которой мысль о побоях была отвратительна, и я уже провел в кутузке достаточно времени, чтобы новизна пребывания за решеткой несколько притупилась. Мне удалось овладеть собой, подавить желание капитулировать перед лицом рока, и я принялся лгать и темнить. Возможно, моя ложь была не очень эффектна, но она вполне удовлетворяла моих аргусов.

– Меня зовут Роберт Оскар Крюгер, – отчеканил я.

Паспорт – вот все, что было нужно, чтобы вывести меня на свободу. Он был моей подорожной, моим путеводителем, звездою волхвов.

Гомерический хохот стражей не огласил своды узилища при этих словах. Не последовало и саркастических ухмылок, так же как и выразительных гримас, опровергавших мое утверждение. Я несколько приободрился. Отклонив предложение позвать переводчика (а то нужен мне кто-нибудь, владеющий немецким, – меня тут же выведут на чистую воду), я попытался перетрясти все закоулки моего поскрипывающего, как несмазанный механизм, сознания и вспомнить, наличествуют ли какие-нибудь воспоминания, улучающие меня в противоправных действиях, совершенных с того самого момента, когда я вышел на улицу, дабы промочить горло ящиком-другим бельгийского пива. Я готов был поклясться, что при этом у меня был с собой один из моих настоящих паспортов. Я почувствовал, что нахожусь на грани разоблачения – и однако оставалась надежда, что я его где-нибудь потерял.

Роберт Крюгер: зануда бош с потерянным паспортом

Его паспорт был вручен мне Юбером. «Тепленький, как яичко: только-только из-под туриста», – патетически сообщил мне напарник. Юбер просто помешался на фальшивых документах. А как известно, лучшие из фальшивых документов – настоящие. Неудивительно, что это последнее приобретение – паспорт, еще минуту назад лежавший в кармане законного владельца – доставило Юберу такое удовольствие. Приметы герра Крюгера один в один совпадали с моими, и напарник вполне резонно решил, что его паспорт придется мне впору.

Можно было сказать, не ходя к гадалкам, что за моего двойника прекрасно сошел бы любой придурковатый разжиревший немец в летах, а если и нет – учитывая разросшуюся буйными зарослями бороду и подведенные синяками глаза, чтобы установить между нами разницу – нас бы пришлось вести к рентгенологу.

Через слово выслушивая похвалы моему французскому, я вслух изложил те немногочисленные детали биографии герра Крюгера, которые осели в моей памяти. Подобно мне, он родился под знаком Близнецов. Я сообщил домашний адрес, телефон офиса в Зиндорфе, домашний телефон и адрес гостиницы в Марселе. Знание неправильных глаголов, адресов и телефонов всегда было моим козырем.

Возможно, я опустил как не имеющие отношения к делу некоторые подробности моей биографии. Кому-то они могли бы показаться весьма существенными (так, тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год – настоящая terra incognita), но: я помнил телефон самой первой девицы, к услугам которой я пробовал обращаться в Марселе. Я помнил не только ее телефон, но даже тот факт, что она сказала «нет», – и при этом я напрочь забыл ее имя. Что до номера – он запечатлелся в моей памяти потому, что шесть из этих семи цифр я набрал в течение недели раз двести и только потом набрался мужества довести дело до конца. Такого рода память – отличительная черта нашей профессии. В моем же случае она стимулировалась еще и тем, что я беспрестанно терял записные книжки, бумажки с телефонами, стикеры, органайзеры – любые носители информации, которыми пользуется большинство людей. Скажу в защиту того престола знания, служителем которого мне выпало быть: вы можете быть лентяем, подлецом, омерзительным типом, человеком, начисто лишенным воображения, занудой, алкоголиком, шизоидом, неряхой, у вас может вонять изо рта, – при наличии любого из вышеупомянутых качеств и даже всех их, вместе взятых, у вас есть твердый шанс получить место преподавателя в Кембридже, но только при условии, что вы не серая личность и не страдаете потерей памяти (какой бы избирательной она ни была).

Поделившись интересующей легавых информацией (под аккомпанемент их восторгов по поводу моего французского), я объяснил, что пару дней назад меня избили на улице (нет-нет, я не стал обращаться в участок, так как не хотел беспокоить полицию своей персоной – последнее было истинной правдой), после чего я отправился на дружескую пирушку. Затем я каким-то образом выпал из реальности (правда-правда) и не имею ни малейшего представления, как очутился в этой квартире и почему на мне были надеты кальсоны «в зеброчку», от одного вида которых можно лишиться рассудка. Очевидно, меня угораздило связаться с какой-то темной компанией, и я крайне сожалею о том, что не могу сообщить ничего более дельного на сей счет.

Они задали мне массу вопросов по поводу Ангулема и каких-то товаров. Потом те же вопросы повторялись в другом порядке – видимо, они хотели проверить, не изменил ли я свое мнение. Я держался достаточно уверенно, хотя моя версия базировалась в основном на отрицаниях: «нет» в качестве главного блюда, приправленного «нет» и «нет» в качестве памятного сувенира. Возможно, пойди допрос по третьему кругу, мои ответы были бы уже не столь гладки, но копы ограничились парой дублей. «На данный момент я не связан каким-то определенным бизнесом... Время от времени я провожу отдельные финансовые операции...» – заявил я, отвечая о моей профессиональной деятельности, ибо, глядя на содержимое бумажника герра Крюгера, было невозможно точно определить, чем же он занимается.