Скажи нам правду - Дана Рейнхардт Страница 38

Я говорил больше, чем на всех предыдущих встречах, вместе взятых. Никто не закатывал глаза и не отворачивался, даже Мейсон. А некоторые, как я заметил, втихомолку ели то, что я принес.

— Даже если я бы набрался смелости и сказал правду в тот первый вечер, — закончил я, — то ничего бы не понял. Я думал, все дело в Пенни. В том, что меня бросили. Но эти субботние встречи объяснили мне, что все гораздо сложнее. Вы сделали меня… лучше. — Я замолчал, чтобы перевести дух. Побороть внутреннюю лягушку. — И мне очень важно, чтобы вы знали: хотя я почти ничего не говорил, я слушал. Я слышал всех вас. Каждого. И… простите меня за всю эту ложь.

Последнее «простите» я прохрипел. На глаза навернулись слезы, и я вытер их.

Я встал, сложил кресло и прислонил его к стене.

— Эй, Ривер.

Я обернулся. Мейсон.

— Надеюсь, мы больше никогда не увидим здесь твою грустную лживую физиономию. Но прежде, чем ты уйдешь… — он вздохнул и показал на попкорн у себя на коленях, — пять с плюсом за закуски.

Я вышел из здания и сел в грузовик Леонарда. Не был нужен ни дождь, ни сентиментальная музыка Уилла — я ехал домой и плакал всю дорогу.

На следующее утро я проснулся рано. Мама и Леонард еще спали, как и Натали. Я сделал то, что, очевидно, не прибавит у них доверия и не улучшит мою репутацию: взял без спроса грузовик Леонарда, оставив записку, что вернусь позже, что буду осторожен и прошу прощения — просто не хотел никого будить.

Я поехал в то самое кафе на Венис-Бич, где собирал сообщение из татуировок для Дафны — ПОЗВОНИ МНЕ, — и заказал кофе с бутербродом. Презентация Тадеуса Дина на конференции по взаимосвязанности и разрешению конфликтов в Бартон-центре начиналась в одиннадцать. Времени было достаточно.

Думаю, с той самой минуты, как я увидел его в расписании конференции — ухмылка, квадратные очки, руки сложены на груди, стоит, прислонившись к кирпичной стене, — я знал, что отправлюсь на эту встречу. Может, подойду к нему после лекции, пока у него все еще работает гарнитура с этим дурацким маленьким микрофоном. Может, он взглянет на меня как на очередного молодого, честолюбивого предпринимателя, который надеется научиться у него премудрости. «Да? — скажет он. — Что бы вы хотели узнать?»

А может, посмотрев на меня, он узнает свои собственные черты, протянет ко мне руки или даже раскроет объятия. «Ривер! — воскликнет он. — Мой мальчик! Мой сын! Посмотри, как ты вырос!»

Я не знал, чего ожидать, когда увижу его лицом к лицу. Но ни один из сценариев, которые я проигрывал у себя в голове, не включал ситуацию, где я стоял в одиночестве у Бартон-центра, потому что все билеты на конференцию давным-давно были распроданы.

Охранник, чья задача была отшивать мне подобных, не испытывал никакого сочувствия. Он с бесстрастным лицом преградил мне путь.

— Мне… мне надо поговорить с Тадеусом Дином. Пожалуйста. Это очень, очень важно.

Толпа позади меня была огромной и продолжала расти; люди шли с пропусками, повесив их на шею за шнурок.

— Извини, приятель.

— Вы не извиняетесь.

Охранник уставился на меня.

— Я имею в виду, что это не похоже на настоящее извинение. Когда вы извиняетесь, то признаете, что причинили кому-то боль… а сейчас вы явно не понимаете, что причинили боль мне.

— Отойди.

Я отошел на полшага. Может, стоило войти в другую дверь, попытать счастья с другим охранником, но я стоял, как скала среди бурного прилива. Когда все исчезли в здании, охранник вновь повернулся ко мне.

Он оглядел меня сверху донизу:

— Этот парень действительно тебе так нужен?

Вопрос был хороший. Это и был тот самый ВОПРОС. Так ли нужен мне Тадеус Дин?

— Он мой отец.

— Тогда почему у тебя нет пропуска?

— Потому что он не видел меня лет двенадцать.

Охранник был изумлен:

— У тебя есть какие-нибудь документы?

Я показал ему новенькие водительские права:

— Видите? Моя фамилия тоже Дин. По крайней мере, сейчас. Я собираюсь ее менять.

Охранник взял их, потом протянул обратно, пожал плечами и открыл дверь:

— Входи.

Аудитория была переполнена; некоторые сидели на полу, скрестив ноги, как нетерпеливые дошкольники. Я стоял позади всех. Наконец свет погас, и прожектор осветил пустую сцену. Когда на ней показался Тадеус Дин, зал наполнился громом аплодисментов.

— Спасибо. Спасибо. Большое спасибо. — Руки к груди. Легкий наклон головы. — Спасибо. Большое спасибо. Когда я был маленьким, — начал отец, — у меня были большие мечты.

Он продолжил говорить, а я подумал: «Когда я был маленьким… то не понимал, куда ушел мой отец.

Когда я был маленьким… меня водили к терапевту в грязных очках, чей кабинет пропах пачулями.

Когда я был маленьким… то отказался от предложения Мэгги одолжить ее отца, потому что считал, что у меня есть мой собственный».

Если наследственность — лучший индикатор того, что происходит с тобой в жизни, мои дела налаживались. Я мог ускользнуть от наследственности. Скоро я стану Ривером Энтони Марксом. Тем, кто в глубине души верит в силу настоящих человеческих взаимоотношений.

Я не был похож на своего отца. Он ничему не мог меня научить. И мне нечему было у него учиться. В самый разгар речи Тадеуса Дина я ушел. Этим утром путь из запутанной ситуации лежал под знаком «выход». Я покинул аудиторию, распахнув тяжелые двери и оставив их закрываться самостоятельно. Я надеялся на громкий хлопок, но услышал только тихое «ш-ш-ш».