Шторм - Эйнар Карасон Страница 38
Шторм - Эйнар Карасон читать онлайн бесплатно
Удивительно было снова оказаться дома у Шторма и Стеффы. Пить с ними пиво. Дети стали старше и сияли силой и красотой, они меня узнали, без запинки назвали Бьёсси. Я непроизвольно вспомнил былые деньки, в другом месте, но в этой семье. У меня вырвалось: «Не хватает только комнаты Бьёсси». И замер, испугавшись, что сказал лишнее. Что напомнило о разрыве с ними. Но Шторм лишь рассмеялся. Подхватил шутку. «Да, ужасную квартиру нам дали, — сказал он, — никакой комнаты Бьёсси!» И я тоже засмеялся. Не удержался. Почувствовал, что покраснел, и смех вырвался наружу. Я смотрел в столешницу и смеялся. Надеялся, что скоро пройдёт…
Прежде я иногда чувствовал, что ко мне относятся с подозрением, особенно когда играл с ребятами из приличных семей, я ведь жил с этим пьянчужкой Халли Хёррикейном и нервнобольной мамой. А еще на гандболе. В одиннадцатом классе я случайно начал тренироваться в престижном клубе, пришел вместе с одноклассником, у меня был хороший рост, руки сильные, так что я быстро попал в команду, и мне действительно нравилось играть, да и игра у нас складывалась неплохо — мы начали завоевывать титулы и кубки, и тогда на нас обратили внимание руководители клуба, стали нас взращивать, и я почувствовал особое к себе отношение, преувеличенно дружеское, — в нашем клубе был силен молодежный дух, но еще сильнее господствовал стиль Христанского союза юношей; все жили по бредовым правилам типа в здоровом теле здоровый дух, и ежегодные праздники проходили почти как собрания масонской ложи. Потом мы перешли в четвертую группу, и я был одним из самых результативных игроков, лет в пятнадцать мы стали чемпионами Рейкьявика и Исландии среди юниоров, к большой гордости клуба; о нас даже написали несколько страниц в газете; а все из-за того, что в нашей группе играли сыновья спортсменов, которые когда-то выступали за общество, или дети из хороших семей, и все считали нужным об этом упоминать; обо мне же в таком смысле речь никогда не заходила; меня просто окружали особой заботой, тренеры отвозили меня после игры домой, всегда говорили мне, как я хорошо сыграл, хотя играл я не лучше других; всегда хвалили меня за самоотверженность и дисциплину, хотя я не проявлял ни того ни другого — я был в команде лишь потому, что мне нравилось играть в гандбол, забивать голы, проводить время с другими ребятами, драться мокрыми полотенцами в душе и ругаться непристойными словами, — оставаясь без присмотра, мы становились совсем непохожи на христианских скаутов; некоторые начали курить (в частности, я), а когда это всплыло, родители и руководство клуба сочли зачинщиком именно меня. Лет в пятнадцать — шестнадцать у нас появился интерес к спиртным напиткам; казалось, нет темы интереснее, чем водка, и разговоры о ней велись на научной основе; некоторые начитались статей о полезных свойствах этого напитка, понабрались редких и экзотических названий типа southern comfort [67](«от него с ума можно сойти»), вот и выдумывали наперегонки истории о своих пьянках, а когда ездили на соревнования по стране, например, на Острова или на север, в Акурейри, долго изобретали, как бы тайком положить в спортивную сумку фляжку, но на самом деле никогда ничего подобного не делали…
А потом у нас был своеобразный «праздник урожая» — общество чествовало титулы и медали, которые мы завоевали; руководители, тренеры, родители (кроме моих) и мы, сами ребята, собрались вместе, пили кофе с пирожными, там прозвучала парочка длинных и красивых речей, раздавали подарки; самый результативный игрок получил статуэтку, лучший — кубок (я сам бы присудил это звание себе, а не тому, кого назвали; те две-три игры, в которых я участия не принимал, были проиграны, а вот когда призер получил травму, ничего не изменилось). Наконец, вызвали меня и вручили особый приз за старание, произнеся жалкую речь о том, что руководство гандбольной секции вместе с тренерами решило присудить этот особый приз за самоотверженность, преданность и усердие на тренировках — хотя я ходил на них далеко не так регулярно, как многие другие. Меня вызвали на кафедру и вручили спортивную сумку, черную, кожаную, с лейблом «Адидас», она была очень большая, начальник, который мне ее вручил, захлопал, и все остальные тоже захлопали в мою честь, а я стоял на кафедре и едва не захлопал сам, потом наступила тишина, а я все еще стоял, будто собирался произносить речь, и чтобы не показаться размазней в глазах других ребят, я схватил эту невероятно большую сумку, как у взрослых, и сказал:
— Сюда явно войдет четыре-пять фляжек!
На этом моя карьера закончилась. Больше меня в команду не приглашали.
Устроить Шторма в какую-нибудь газету никак не удавалось, и мы видели, что он смотрит на нас как на обманщиков, хотя вроде и не дерзит. Я счел своим долгом помочь ему составить хорошее резюме; мы вместе написали письма на имя главных редакторов различных газет и журналов, немало приукрасив опыт его работы на этом поприще; даже маленькие объявленьица типа «куплю…» в датских рекламных газетенках назвали «значительной работой в качестве внештатного корреспондента датских газет». И так далее в том же духе. Я, однако, подозревал, что это не поможет, и поэтому слегка нервничал; Йон Безродный (когда мы со Штормом возобновили общение, я снова стал его так называть) сказал издательскому начальству, что я ищу Шторму работу, и теперь я воспринимал это как свою обязанность; если ничего не получится, я не оправдаю доверия. Я ломал голову, как бы вручить резюме нужным людям лично, мне казалось, что если оно поступит в обычном порядке от незнакомого человека, то осядет в каком-нибудь бюро по трудоустройству и будет там пылиться вместе с другими ненужными бумагами.
Так случилось, что я приходился дальним родственником главному редактору одной из двух исландских утренних газет. Этого человека звали Тейт — троюродный брат моей мамы или что-то в этом духе, может, четвероюродный или пятиюродный… По крайней мере, Тейт приходил на мою конфирмацию, что нас тогда слегка удивило, поскольку он был влиятельной знаменитостью, так сказать, столпом общества, а родственных связей мы, в общем, не поддерживали; они с мамой встречались в основном на похоронах и поминках. Я даже не рассчитывал, что он меня знает, хотя сам, конечно, всегда знал, кто он такой.
Поэтому для меня было приятной неожиданностью, когда я, только вернувшись из Дании, работал в компьютерной фирме, и мы что-то делали для этой газеты, я проводил там целые дни и однажды встретил этого знаменитого главного редактора, и он меня узнал; Тейт остановился, посмотрел на меня и спросил: «А не мой ли это родственник Сигурбьёрн?» Меня это очень тронуло; такие люди, как он, имеют полное законное право не помнить всех тех ноубоди, с которыми они состоят в отдаленном родстве или которых когда-то встречали. А полмесяца спустя я столкнулся с ним на том же самом месте, и он спросил о маме и чем я занимаюсь, но тогда он куда-то спешил и настоятельно попросил меня как-нибудь заглянуть к нему в кабинет, «выпьем кофе и поболтаем». И я дважды пытался, однажды зашел после работы, а потом еще через несколько дней в обеденный перерыв, но в первый раз Тейт был за границей, а во второй — на совещании, так что я попросил секретаршу передать ему, что приходил, и подумал: я свое дело сделал. Тейт в ответ передал через секретаршу, что очень просит меня как-нибудь зайти снова, ему жаль, что он был так занят. Но у меня как-то пропало желание, я не хотел докучать занятому человеку, которого мучит совесть за то, что он не нашел время «поболтать» со мной о том о сем.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии