Другой мужчина - Бернхард Шлинк Страница 38

— Где?

— Сначала во Франции, потом в России, под конец в Италии, где и попал в американский плен.

— Когда Иосиф это услышит, он обязательно вас спросит, не проходил ли ваш отец через Козаровск, но я уверен, вы этого не знаете.

— Не имею ни малейшего представления. Отец рассказывал мне о войне не больше того, что я вам только что поведал.

Дядя Аарон приподнялся.

— Нам всем надо идти. Иосиф и Лия хотят в синагогу.

Анди взглянул на него с удивлением.

— Вы думаете, что четырех часов сегодня утром вполне достаточно? Да, их хватило бы и мне, и большинству остальных. Но Иосиф и Лия ходят туда значительно чаще, а сегодня у Давида бар-мицва.

— Мне…

Но Анди не мог вспомнить это еврейское слово и покраснел.

— Мне понравилась та маленькая речь, которую Давид произнес за обедом.

— Да, Давидова дераша была хороша. Как в части изложения Торы, так и после, когда он говорил о любви к музыке. И утром на богослужении он тоже хорошо читал. — Дядя Аарон смотрел прямо перед собой. — Ему нельзя потеряться. Никому больше нельзя теряться.

2

Анди и Сара шли через Центральный парк. Родители Сары жили на его восточной стороне, а у них самих квартиры были на западной.

Заходящее солнце отбрасывало длинные тени. Было прохладно, скамейки стояли пустые. Лишь пара любителей бега трусцой и роликов да несколько велосипедистов встретились им на пути. Он обнял ее за плечи.

— Почему дядя Аарон рассказал мне историю вашей семьи? Мне было интересно, но не думаю, что он мне рассказал ее просто так.

— А почему?

— Ты не должна отвечать на мои вопросы контрвопросами.

— А ты не должен меня поучать.

Они шли молча, и у обоих на сердце тлела обида на другого, и оба были несчастливы из-за этой обиды. Они были знакомы уже два месяца. Познакомились в парке; собаки, которых они выводили гулять по просьбе своих уехавших соседей, хорошо знали друг друга. Через два дня они договорились встретиться после обеда, чтобы выпить по чашечке кофе, а расстались лишь к полуночи. Уже в тот вечер он знал, что влюбился, она поняла это на следующее утро, когда проснулась. С тех пор они проводили вместе уик-энды и еще два-три вечера в неделю, а с вечерами прихватывали и ночи. Оба были очень заняты; он получил от своего университета в Гейдельберге годичный отпуск и стипендию для написания диссертации по юриспруденции. Она работала над программой компьютерной игры, на которую отводилось несколько месяцев. Катастрофически не хватало времени: для работы и для себя.

— Это был прекрасный праздник, я благодарен тебе за то, что ты взяла меня с собой. Все было прекрасно: и синагога, и обед, и разговоры. Я ценю ту доброжелательность, которую все проявили по отношению ко мне. Даже дядя Иосиф и тетя Лия были доброжелательны, хотя это наверняка далось им нелегко. — Он вспомнил, как Сара в один из первых вечеров рассказала ему о дяде Иосифе, тете Лие и их семье, уничтоженной в Освенциме. Он не знал, что сказать. Сказать «Это ужасно» казалось слишком банальным, а спросить, сколько человек в семье, было, по меньшей мере, нетактично, словно он считает, что уничтожить маленькую семью есть меньшее зло, чем уничтожить большую.

— Он рассказал тебе историю семьи, чтобы ты знал, с кем имеешь дело.

Через некоторое время он спросил:

— А почему он не захотел узнать, с кем вы все имеете дело?

Она остановилась и озабоченно посмотрела на него.

— Что случилось? Почему ты такой раздраженный? Что тебя обидело? — Она обвила руками его шею и поцеловала в губы. — Ты всем понравился. В твой адрес отпустили столько комплиментов, какой ты симпатичный и умный, милый, скромный и вежливый. И почему они должны были ополчиться на тебя из-за вашего общего немецкого прошлого? То, что ты немец, они знают.

И это заслоняет все остальное? Но он только подумал об этом и ничего не спросил.

Они пришли к ней домой и любили друг друга, пока на улице не стемнело. В комнате еще не стемнело, как зажегся фонарь перед окном и залил все — стены, шкаф, кровать и их тела — жестким белым светом. Они зажгли свечи, и комната сразу наполнилась теплым мягким сумраком.

Ночью Анди проснулся. Свет фонаря заливал комнату, отражался от белых стен, освещал каждый закуток, проглатывал тени, и все казалось плоским и легким. Фонарь стер морщинки с Сариного лица и сделал его совсем юным. Анди был счастлив смотреть на это лицо, но вдруг его охватило чувство ревности. Никогда он не будет свидетелем того, как она в первый раз танцует, едет на велосипеде или радуется морю. Ее первый поцелуй и первые объятия уже получили другие, и в ритуалах ее семьи и их веры был свой мир и своя сокровищница, которые навсегда останутся закрытыми для него.

Он вспомнил, как они поссорились. Это была их первая ссора. Позже она показалась ему предвестницей всех последующих размолвок. Но это так легко — задним числом решать, что стало предвестием. Всегда можно отыскать сегодняшнее предзнаменование для того, что с вами случится завтра, и даже для всего того, что так и не произойдет.

3

На бар-мицве Давида он познакомился с Рахилью, сестрой Сары. Она была замужем, у нее было два сына, двух и трех лет, она не работала. Не мог бы он взять напрокат машину и совершить с ней поездку? Она бы показала ему то, чего он еще не видел. Одно из тех великолепных поместий на берегу Гудзона. Сара высказалась «за»:

— Она скажет, что делает это ради тебя, но она никогда не выходит из дома, а так бы этого хотела. Сделай это ради нее и ради меня; я буду так рада, если вы сойдетесь поближе.

Он заехал за ней. Утро было ясным и свежим, и так как он не мог припарковаться возле ее дома, и им пришлось пройти два квартала, они были рады, что в машине тепло. Она прихватила с собой кофе и шоколадное печенье, и в то время, как он сконцентрировался на управлении автомобилем и лишь изредка позволял себе глоток кофе или кусочек печенья, она молчала, ела печенье, пила кофе, грела руки теплом стаканчика и неотрывно смотрела в окно. Потом ехали вдоль Гудзона на север.

— Как хорошо. — Она убрала стаканчик, потянулась, как кошка, и повернулась к нему. — Вы любите друг друга, Сара и ты?

— Мы еще никогда об этом не говорили друг другу. Она немножко трусиха, и я тоже. — Он улыбнулся. — Странно сообщать тебе, что я люблю ее, прежде, чем она услышала об этом от меня.

Она ждала, что он скажет дальше. Потом заговорила сама, рассказала, как ее будущий муж влюбился в нее, а она в него, о своем свекре, раввине, о кулинарных способностях свекрови, о работе мужа в отделе новых разработок одной электронной компании, о своей недолгой работе в библиотеке некоего фонда и о тоске по новой работе.

— Есть очень много людей, они любят книги и кое-что в них понимают, их как песчинок на берегу моря. Но туда, где они могли бы приносить пользу, их не берут на работу, а на свободные места берут состоятельных дам, которые ничего не умеют делать, но и ничего не стоят, они таким образом разгоняют скуку, так как их мужья сидят в наблюдательном совете или выступают как спонсоры. Знаешь, я с радостью занимаюсь своими детьми, и в первые годы каждый день был как чудо. Но за работу два, ну пусть даже один раз в неделю я бы отдала — нет, не левую руку, но мизинец на левой ноге или даже на правой. И для детей было бы лучше. Я так переживаю, так боюсь за них, что они это чувствуют и страдают от этого.