Сирена - Кристоф Оно-Ди-Био Страница 37

Я вернулся в гостиницу, когда небо стало оранжевым. Денег за пиво с меня не взяли. Как будто все получили приказ. Поднявшись к себе в комнату, я уснул. Разбудила меня суета в порту. Я вышел на балкон. Море было усеяно лодками. И еще что-то плескалось под их бортами. Я узнал эти силуэты, выпрыгивающие, игривые. Дельфины. Десятки дельфинов, казалось, тащили на буксире суда. Они играли в водах порта, плеща энергией, пока лодки не причалили. А я-то думал, что такие зрелища единения человека с природой остались во временах легенд. И тут деревня ожила, рыбаки выгружали на набережную ящики, в которых кишела рыба и другие дары моря, женщины сортировали улов, стягивали резинками клешни омаров, укладывали рыбин на ледяное ложе. Только женщины и мужчины в возрасте да дети. Молодых не было, как будто недоставало целого поколения. Отправились на континент искать работу?

Появились два фургона, один припарковался у лодок. Из кабины вышел, опровергая мое наблюдение, молодой человек, одетый в элегантные форменные рубашку и шорты. Он распахнул задние дверцы, и вскоре в фургон перекочевал почти весь улов. Другой фургона встал в пяти метрах, у сарая в тени купы кипарисов, в него под надзором молодой женщины в такой же форме, как у ее коллеги, загружали деревянные ящики, полные лимонов с ослепительно-желтой кожей, лопающихся от спелости гранатов и ярко-красных помидоров. Я направился к ним. Что-то было вышито на форменных рубашках на уровне сердца, но подойти ближе и разглядеть я не успел. Загруженные под завязку фургоны выехали на дорогу, уходившую в горы.

Рыбаки закончили приводить в порядок сети и ящики, пока женщины делили между собой остаток улова. Потом все направились к террасе моей гостиницы, где вскоре зазвенели стаканы. И никакого священника, а ведь это ключевой персонаж греческой жизни. Тут я заметил, что лодок было ровно девять и каждая носила имя одной из девяти муз по «Теогонии» Гесиода – Талия, Эрато, Эвтерпа, Полигимния, Каллиопа, Терпсихора, Урания, Мельпомена и Клио.

На ужин хозяйка подала мне дораду, поджаренную с несколькими каплями масла, кристалликами соли и горсткой оливок. Изумительная на вкус свадьба моря и земли, спрыснутая графинчиком вина. Когда я хотел расплатиться, она снова дала мне понять, что не надо.

– Господин Атанис?

– Nê.

– Он сказал вам, когда приедет за мной?

– Ochi ^[101].

На следующий день после обеда я пытаюсь разведать дорогу в горы. Хозяйка отыскала для меня старенький велосипед. он скрипит, когда я жму на педали. Мои колени тоже. Жара мечет стрелы в затылок. на вершине холма старый форт хранит свои руины. Я продолжаю путь по дороге, которая разделяется на три тропы. Выбираю центральную и еду сквозь густые заросли, ароматы которых стократно усилены жарой. Пахнет тимьяном и миртом.

Я торможу как раз вовремя. Скала обрывается в зеленое море ста метрами ниже. Бледно-зеленое. Глаза Наны, устремленные на меня. Я возвращаюсь назад. Сворачиваю на левую тропу. Метров через пятьсот – снова развилка. Вокруг непроходимая чаща, полная звуков. Хлопанье крыльев, шорох личинок, вгрызающихся в дерево, шелест, микроскопические шажки по камешкам. Вся эта маленькая фауна резвится здесь, осаждает меня, сбивает с толку. А небесная синева уже окрасилась оранжевым.

Я даю задний ход. Прислоняю велосипед к остатку крепостной стены. С высоты форта мне открывается вид на остров и его теснящиеся домики, желтые, голубые, кроваво-красные, с фронтонами и балконами, с яркой черепицей, вдоль набережной, точно каменные животные вокруг водоема в саванне. Игла мечети и выпуклость церкви соседствуют, более того, соприкасаются. Хочется спросить, каким ребенком мог быть создан этот столь уместный союз на уединенном островке. А вокруг горы, только горы, горная порода блестит, как прекрасное мраморное тело, со своими изгибами и сочленениями, плавными и отрывистыми линиями. Скалы и вода. Все, что останется, когда больше не будет нас. Наслаждаясь жгучей лаской солнца, на меня с вызовом смотрит ящерица, цепко держась на когтистых лапках, гордо выпятив грудь, вращая глазищами. Я протягиваю руку. Она убегает и прячется в щель между зубцами стены. Я достаю смартфон. Сети по-прежнему нет.

Надо смириться: я узник.

Небо теперь почти красное. Волны как будто кровоточат, и им это нравится. Я спускаюсь, голова наполняется ветром.

Внизу, справа, перед самой деревней, мне приглянулась бухточка с песчаным пляжем. Снова хочется искупаться. Раздеваюсь догола, плыву, чувствую под собой очертания, иной мир живет там, под моим торсом, бедрами, пенисом. Осьминоги и дорады, морские коньки и сказочные чудища. Вода фосфоресцирует при малейшем моем движении, светится светом, всплывшим из глубины веков.

Выхожу, ложусь на песок, он теплый. Ветер сушит меня, природа ко мне добра. Легче дышится.

Бронхи очистились. Я ни о чем не думаю. Мое тело покрылось загаром. Оно пробуждается.

Когда я добираюсь до пансиона, хозяйка стоит, уперев руки в бока, перед занавеской из бус и кивает мне на стол, накрытый у моря. Меня ждет холодное пиво. Капельки воды стекают по бутылке, украшенной этикеткой с единорогом.

Неплохо обращаются с узником.

Жители деревни снуют туда-сюда, пьют, смеются, едят. Дети и старики, некоторых я уже узнаю. Рыбаки. На меня никто не обращает внимания. Я кусаю брызжущий соком помидор. Вонзаю зубы в мякоть осьминога. Я чувствую себя прозрачным.

У себя в комнате ложусь на кровать поверх покрывала, оно мягко касается кожи. Окно открыто, небо усеяно звездами, а мне не до созвездий. Слышен плеск волн. Я в безбрежности. Я забываюсь. Маленький идол светится голубым светом. Я угадываю изгибы тела, золотой диск. Мне снятся хорошие сны.