Генеральша и ее куклы - Светлана Шишкова-Шипунова Страница 37

— Я правда, отказывалась, говорю: зачем, не надо, ты сама лучше всякого психотерапевта на меня действуешь, но она настояла, чтобы я к ней походила хотя бы недельку.

— Так, хорошо. Куда ты к ней ходила, где она принимает? В какой‑то больнице?

— Нет, дома.

— Адрес знаешь?

Адреса Аля не знала, потому что Мира сама её туда отвозила и забирала, но это где‑то в центре.

— На улице Мимоз?

Может, и Мимоз. Аля совсем не знала города, но дом, в который привозила её Мира, запомнила хорошо: старый, трёхэтажный, расположенный в глубине двора.

— Может, мне приехать? – Аля была очень расстроена тем, что не помогла.

В. В. подумал, что только Али ему здесь не хватает, чтоб уж полный комплект баб, и выли тут с утра до вечера.

— Я тебе перезвоню, — пообещал он.

Сестры стали сокрушаться, что не знали всего этого раньше, а то захватили бы Алю с собой, когда ехали. И что же теперь делать?

— Ничего страшного, — все ещё терпеливо объяснял В. В. – Если надо, поездом приедет. Другое дело – надо ли ей приезжать? Ну, сколько в городе может быть психотерапевтов? Раз, два - и обчёлся.

Тут же набрал он номер Лёни Захарова и, коротко объяснив задачу, подстегнул:

— Только быстро!

Сведения, доставленные Лёней через час, были неутешительными: в медицинских учреждениях города психотерапевтов значилось всего четверо, один мужчина и три женщины. Инны среди них не было.

— А частно практикующих проверил?

— А как же. Там только стоматологи и массажисты.

— Ой, мамочка, ну, что же нам делать? – запричитали сестры.

— Девушки! – строго сказал В. В. – Вы допроситесь, что я посажу вас в машину и отправлю домой. Вы для чего вообще приехали? На мозги мне капать? Не надо! От вас толку никакого, лучше бы суп сварили, пожрать нечего в доме.

«Девушки» испуганно переглянулись.

— Мы думали, ты не хочешь.

— Ну, да, я святым духом питаюсь. И Захар, который целый день мотается, тоже. Ну‑ка, марш к плите!

Недовольно переглядываясь, сестры поплелись на кухню.

— Что делать… что делать… – повторил Лёня. – Ждать, пока эта чёртова Инна появится на улице Мимоз. Если это вообще она.

— А наверняка знает её, кроме Руси, только Аля, — высунувшись из полукруглого окна, соединявшего кухню с гостиной, вставила Мила. – Может, пусть она все‑таки приедет?

В. В., хоть и с неохотой, должен был с ней согласиться.

…Поезд уже прошёл цепочку горных тоннелей и теперь повернул к морю. Аля знала эту дорогу наизусть, много раз проезжала по ней с Васей, и какой же весёлой бывала с ним дорога! Сидя напротив друг друга в купе спального вагона они то болтали, то принимались разгадывать вслух кроссворды, купленные на вокзале, то пили чай с печеньем, поглядывая в окно на пустые ранним утром пляжи. Как хорошо, как уютно было ехать, зная, что там, впереди ждут несколько дней прекрасного нечегонеделанья, когда можно спать до обеда, обедать почти под вечер и гулять до половины ночи. Неужели все это было? Неужели ничего этого уже не будет никогда? Как тоскливо и даже страшно ехать в том же ночном поезде одной, прислушиваясь к стукам и голосам из коридора, из соседнего купе, из тамбура. Она не смогла уснуть всю ночь, просто лежала с закрытыми глазами, переваривая в тысячный раз все одно и то же, одно и то же…

Чуть посветлело, села и, отодвинув занавеску, стала смотреть в окно. Холодный блеск моря не успокоил, а наоборот растревожил её. Что‑то все‑таки случилось у них, думала Аля, и скорее всего – с Мирой. Как‑то странно это прозвучало: «уехала, далеко, нет связи…», что‑то тут не так. Может, она заболела? Ведь не зря же врача ищут. Но почему психотерапевта? И неужели все так плохо, что сама она даже адрес назвать не может? Ах, Мира, Мирочка, сестра моя по несчастью…

…Плачь, Аля, плачь. Когда плачешь, легче. Ничего другого нам не остаётся, как плакать и вспоминать, вспоминать и плакать. Никто уже не поможет, нечем помочь. Слова сочувствия, венки, цветы, деньги, что собрали друзья, — никто, ничто не поможет. Но если бы и этого не было, было бы совсем худо, будто такой никчёмный человек умер, что никому и дела нет до его смерти. А тут, видела, сколько людей пришло, сколько нанесли цветов и венков, как все смотрели на тебя и на него, на него и на тебя… Чужие похороны – это всегда любопытно: каков покойник в гробу – лежит, как живой, или, наоборот, сильно изменился, не узнать; а что вдова – заплаканная или не очень, и плачет ли у гроба, или сидит, как каменная. А вот эта старушка, это что же, мать покойного? Надо же. Хуже нет – хоронить своих детей, не дай Бог никому. А где же брат, брат у него большой начальник, потому и людей столько поприходило, это живому хотят засвидетельствовать, а не тому, что в гробу, тому уже всё равно. Или не всё равно? Витает его душа над всем этим действом, или неправда всё это? Витает, витает, все видит, кто пришёл, кто не пришёл. Бедный Вася! А дети, дети же у него были от прежних браков, где они? Ах, вот эти… Девочка похожа, а мальчик как‑то не очень… А тогда и жены где‑то здесь, где, где? Вот эта–а? У, ну, эту сразу видно, что стерва. Это первая или вторая? А первая здесь? Полная такая, в коричневом? Сколько же ей лет? Нет, самая лучшая, конечно, та, что у гроба сидит.

Не смотри, Аля, на них, не обращай внимания, нет, они не подойдут, им сказали, что не надо. Не думай о них, перед Богом ты одна настоящая жена, с тобой одной он венчался. Ой, дайте скорее нашатыря!

…Одно из типичных заблуждений: будто не надо говорить со вдовой о её умершем муже, будто бы ей это больно и тяжело. Совсем это не так. Она только и хочет, что говорить о нём, говорить с кем угодно, только бы о нём – рассказывать, припоминать и повторять, повторять одно и то же – как это случилось, что он умер, где был он, а где она, и как это началось, и что врачи, успели – не успели, и как она поняла и закричала, и побежала… Слушайте вдов, будьте к ним милосердны, пусть говорят и выговорятся до конца, но конец нескоро, и через год, и через десять лет – стоит только заговорить, напомнить – и все сначала: где был он, где была она, как началось, как она закричала, догадавшись, как побежала, сама не зная, куда…

А ещё сны. Вдовам ведь снятся их ушедшие мужья. Кому сразу, кому – потом, а кому – время от времени, даже бывает, в какие‑то определённые дни, но – всю оставшуюся жизнь. А знаешь, Аля, что надо делать, если он приснится? Первым делом помянуть. Лучше всего, конечно, на могилку съездить, оставить там что‑нибудь – пирожочек или хоть печеньице, людям там раздать мелочь, если кто подойдёт, там всегда подходят, они же знают, кто свежепохороненный, ждут, что придут родные поминать и им дадут. Всегда давай, хоть мелочь, но дай, а то, если прогонишь, могут что‑нибудь на могилке сделать, цветы заберут или венки раскидают. Во–вторых, если приснился, надо обязательно дома помянуть с кем‑нибудь из родных или с друзьями, соседям тоже пирожочков отнести, сказать: помяните Васю моего. Это обязательно. Когда снится, это он просит, чтобы его помянули.