Принцип неопределенности - Николай Дежнев Страница 37

Но царь насилия не одобрил. Продолжал голосом тихим, только что не ласковым:

— Не торопи его, Мокейка сам все расскажет. И кто из бояр науськивал на меня умышлять, и с кем уговор был, и что посулили… — Грозный вдруг втянул расширившимися ноздрями воздух. — Что за вонь, будто в свинарнике? От тебя, что ли, смердит?

Продолжавший стоять на коленях Серпухин поднял на царя глаза.

— Одежонка, государь, не моя…

— Кто посмел подменить? — все тем же спокойным и на удивление ровным голосом поинтересовался Иван Васильевич. — Вы?

Стрельцы за спиной Мокея поспешили откреститься:

— Те, кто его нашел, государь, они, супостаты!

В выражении лица Грозного, казалось, ничего не изменилось:

— Повесить, — сказал он тихо и продолжал: — Ну так как, Мокейка, чем я тебе, голубь сизокрылый, не угодил? Помнится, ты намекал, что и сам не прочь занять мое место…

«Шепетуха, сволочь, настучал!» — В памяти Мокея тут же всплыл вертлявый, с хитрой физиономией человечек, его лысая, на тонкой шее, ушастая голова. Серпухин тяжело вздохнул:

— Навет это, великий государь, клевета!

Грозный усмехнулся, по всему было видно, не поверил:

— Вряд ли, Мокейка, это вряд ли! Хотя Гвоздь с подьячим действительно переусердствовал. Да и Шепетуху мы давно приметили: жулик он большой и сукин сын, но государю слуга верный. Впрочем, ты прав, лишний раз повисеть на дыбе никому не помешает! Преданность — такая вещь, ее постоянно требуется доказывать… — Он поднялся на ноги, нахмурился. — Недосуг мне сейчас с тобой разговаривать, послов надо принимать, а вот поутру…

Царь направился было к двери, но Мокей изловчился и в отчаянном прыжке, словно вратарь, обхватил его сапоги руками. Стрельцы не успели упредить.

— Государь, Христом Богом молю, выслушай!

Конвоиры уже отрывали наглеца от Грозного, но Серпухин цеплялся за него, как за последнюю соломинку:

— Одно только слово!..

— Оставьте его! — приказал Иван Васильевич. — Говори, но поспешай, не до тебя мне нынче…

Серпухин поднялся с пола и, подступив в порыве откровения к царю, начал что-то с жаром шептать. Видя, что тот его слушает, стоявшие наготове стрельцы не мешали. По мере того как Мокей говорил, на лице Грозного все отчетливее проступала гримаса удивления. Наконец он отстранился и брезгливо поморщился:

— Воняет же от тебя, голубь мой, только что не дерьмом! — Коротко задумался. — Говоришь, четыреста лет?..

— С гаком, государь, с гаком! — с готовностью подтвердил ловивший каждое слово Серпухин.

— И доказать можешь? — недоверчиво изломал бровь Грозный.

— Вели принести мою одежду, — попросил Мокей.

Иван Васильевич рассматривал его с новым неподдельным интересом.

— Одежа твоя успеется. Выходит, коли не врешь, ты и будущее знаешь! И царя забавной байкой повеселить сумеешь, — подвел он итог своим размышлениям. — А коли врешь, то складно… Тут, Мокейка, вышла у меня одна незадача! Шута любимого не сдержался, пришиб. Думал, вместо него князь Репнин в дурацком колпаке меня посмешит, пляской позабавит — я ведь посмеяться-то куда как охоч, — так этот гордец ни в какую! Зазорно, видишь ли, ему, боярину, кривляться. Маску, что я подарил, растоптал сапожищами. Пришлось сказать, чтобы грубияна во время молитвы порешили… — Грозный дернул щекой, пояснил: — А хороший шут мне нужен, без него тоска! Дураков кругом пруд пруди, а умного дурака, чтобы правду сказал да с соленым словцом, сыскать ох как непросто… — Вдруг замолчал, взглянул остро, с прищуром. — А может, не скоморох ты вовсе, может, провидец из блаженных, а, Мокейка? Ну да ладно, до утра, до дыбы твоей, время есть, посмотрим, как ты меня ублажишь, а там решим…

Царь Иван нахмурился, повернулся к слугам:

— В баню, приодеть и дать водки, а то у него ноги от страха подкашиваются!

Водки дали, пожалуй, даже лишку. И в баню свели, но без парной, не до нее было, очень торопились. Костюм подобрали в закромах: кафтан пришелся, будто его на Серпухина шили, штаны дорогого материала и красные, с загнутыми носами сапоги. Размеры хранилища, куда привели Мокея, поражали воображение. Расшитые золотом одежды висели здесь стройными рядами, на полках стояли высокие, украшенные мехом шапки. Суетившийся вокруг шустрый мужичок пояснил, что на государевы приемы бояре обязаны являться в роскоши и золоте, поэтому свою одежду сдают, а взамен получают все казенное. И не дай им бог чего порвать или запятнать, начет положат, и немалый.

Когда часом позже Мокея ввели в дальнюю, залитую светом восковых свечей комнату, Грозный отдыхал на коврах с кубком в руке. Одет он был в привычную черную рясу, поредевшие волосы на затылке прикрывала маленькая шапочка. Поверх рясы тяжело лежал литого золота крест. Спросил, как если бы в их разговоре не случилось никакого перерыва:

— Так ты это серьезно про будущее, про четыреста с гаком?..

Мокей переминался с ноги на ногу:

— Прикажи, великий государь, принести мою одежду…

— Одежу твою… — царь Иван недовольно поморщился, — одежу твою, Мокейка, убоявшись наказания, супостаты пожгли. — Коротко перекрестился: — Земля им пухом! Одна эта штуковина осталась…

Проследив за направлением взгляда Грозного, Серпухин увидел лежащий на бархатной подушке мобильный телефон. «Эх, сейчас бы Крысе позвонить!» — пронеслось у него в голове, но мысль эту он поспешил прогнать. Мечтать было не время, предстояло еще выжить, а для начала объяснить царю предназначение единственной оставшейся от его пожитков вещицы. Но государя, похоже, это мало интересовало, царь Иван был на редкость тих и задумчив.

— Мне, Мокейка, надо о многом с тобой поговорить, — заметил он, подставляя кубок кравчему, — прежде…

Это «прежде» застряло у Серпухина костью в горле. Прежде чем что? Прежде чем вздернут на дыбе?

— Был такой старец Вассиан, — продолжал между тем Иван Васильевич, поигрывая серебряным ножичком, — он наставлял правителей не держать при себе советников умнее себя. Как думаешь, Мокейка, а ты умный?..

Серпухин не знал, что на это ответить. Наблюдавший за ним Грозный Мокея не торопил, да и ответа на свой вопрос, как оказалось, не ждал. Произнес с коротким смешком:

— Вот незадача-то, а?.. Скажешь — умный, все равно что голову на плаху, а глупые мне и подавно не нужны! Ладно, не трясись так, я спросил без умыслу. Коли заявился к нам из будущего, скажи, когда я умру…

Серпухин утер рукавом выступивший на лбу пот и поднял на царя глаза. Дату смерти Грозного он помнил точно и даже припоминал некоторые ее обстоятельства, но совать голову в петлю не торопился. Затягивая время, откашлялся.

— Великий государь, — произнес Мокей хрипло извиняющимся тоном, — прости меня, окаянного, не вели казнить! Молод был, учился плохо, день кончины твоей не знаю, только помнится мне, что дожил ты до глубокой старости, а почил во всеобщей любви и уважении…