Джек на Луне - Татьяна Русуберг Страница 37

— Привет, — Адамс уселась на скамейку рядом со мной, закинув друг на друга жирные ляжки. — Ты уже поел?

Я мотнул головой.

— Хочешь, пойдем вместе в столовую?

— Не, — говорю, — я дома жратву забыл.

— А у нас буфет есть, — Адамс радостно сверкнула брекетами. — Пиццу можно купить или сосиски в тесте.

— Бабло я тоже забыл, — вру.

— Я могу одолжить, — и сует мне такая мелочь потной ладошкой.

Мило. Теперь меня еще девчонка содержать будет.

— Нет, спасибо, — говорю, а у самого в животе бурчит, как я мышцы не напрягаю.

Она засунула разочарованно деньги в карман. Посидела немножко, ногой поболтала. Потом спрашивает:

— Ты бутерброды с колбасой любишь? — и достает из сумки розовую коробку со звездочками. Довольно увесистую. Я принюхался.

— Ну.

— Давай я тебе свои отдам? А то мне пиццу хочется. Жаль будет, если они зря пропадут.

Я призадумался. А что? Бутербродами я ей всегда отдать смогу, надо будет только двойную порцию намазать.

Короче потопали мы вместе в столовую. Розовую коробку Адамс не выпустила из когтей, пока хавчик не купила. Пришлось отстоять с ней очередь в буфет. Вижу, одноклассники на нас пялятся, но мне пофиг. Потому что, единственный человек, который для меня важен, сидит себе за столиком, пьет сок, книжку читает и на меня — ноль внимания, фунт презрения.

Когда я наконец впился зубами в колбасу, Наташа — так, оказалось, звали сестру рыжего, — сообщила, глядя мне в рот:

— Зря ты с Томасом Паровозиком сел.

— Паровозиком?

А бутеры ничего оказались, хотя масла многовато на мой вкус.

— Ну да, все его так называют.

— Почему? — я машинально поискал глазами скопление прыщей, но в столовке соседа по парте не обнаружилось.

— У него голос такой мультяшный, ты заметил? А еще он длинный и вихляется весь, когда ходит — как поезд. Паровозик Томас и есть, — кусочек ветчины застрял у Адамс между брекетами и она незаметно пыталась его вытащить ногтем.

Я засунул в пасть остаток бутерброда:

— Допустим. И почему это я не должен с ним сидеть?

Наташа протянула мне кусок пиццы, но я тряхнул головой.

— Его же гнобят все, — пояснила она, чавкая плавленым сыром. — Он — противное тупое чмо, в прыщах и воняет. — Она отхлебнула какао из бутылки и смущенно затрепетала реcницами. — Ты лучше со мной садись. Я списывать даю.

Во как! По ходу здешняя колбаса мне дорого обходится.

— А больше, — говорю, — ты ничего не даешь? — И смотрю в упор.

Ф-фух! Наташа вспыхнула, как костер на Санктханс ^[16], который бензином облили и спичку бросили. Сидит, губами хлопает, а звука нету.

— Ну, я тогда с Томасом останусь. Спасибо за колбасу и… усы от какао вытри.

Остаток дня Адамс таскалась за мной, как тень. Подходить не подходила, но взгляды ее я то и дело на себе ловил. Мне же больше всего хотелось поговорить с Лэрке, но я не решался. Девчонка меня явно игнорила, и потом: может, она стыдиться меня? Я бы понял. И не хотел на людях к ней лезть.

Уроки у нас кончились около двух. Выкатился во двор пораньше, вытащил байк из-под навеса и занял стратегическую позицию у дорожки в город: типа весь деловой, цепь подтягиваю. Около меня тут же Адамс нарисовалась.

— Джек, а хочешь, заедем к нам на кемпинг? У нас гольф, теннисные корты, бассейн, зал компьютерных игр… Если ты вместе со мной, всем можно пользоваться бесплатно.

Нет, эту настырную ничего не берет! У меня уже на языке какая-то грубость вертелась, но тут я увидел, что Лэрке из школы выходит — такая непохожая на всех остальных, хрупкая в своей длинной юбке и белой кофточке, что у меня сердце защемило.

— Извини, Наташа, — решил отделаться от Адамс по быстрому. — Не могу сегодня. В другой раз как-нибудь.

Она от радости чуть брекеты не потеряла, а я на велик взлетел и от нее подальше. Потом притормозил, пристроился за Лэрке в хвост. А чо? Все норм, нам же в одну сторону домой. Постепенно мы остались одни — остальные ребята посворачивали, отстали или укатили вперед. Мы выехали из города, свернули на дорожку вдоль озера, и тут я решился ее нагнать.

— Привет, — говорю.

Она крутит себе педали, смотрит прямо перед собой. Будто это ветерок в ветвях прошумел, или утка крякнула.

— Я знаю, ты хочешь говорить только о важном. Поэтому я начну сразу с важного.

Лэрке рулит, мягкие волосы летят назад, открывая нежное розовое ухо.

— Не думай, что я пристаю. И если ты со мной не хочешь разговаривать — твое право. Я просто хочу извиниться. За то, что был таким придурком, там, на кургане.

Покосилась она на меня, или мне почудилось?

— Я не должен был так с тобой говорить. Я ведь тебя совсем не знаю.

Мне пришлось заткнуться, потому что нам навстречу колесило семейство — мама, папа и двое мелких, на одном шлем в виде динозавра, на другом — тигриная голова. Мы уступили выводку дорогу, и я продолжил:

— Только я все еще думаю, оно неправильное, твое решение. Ты обязательно должна жить, Лэрке. Долго. И счастливо.

Она замедлила ход, пока совсем не остановилась. Я тоже затормозил. Тут она в первый раз за весь день по-настоящему на меня посмотрела. Со странным таким выражением на лице — как у человека, который долго-долго искал зарытое сокровище, нашел, открыл сундук, а там… ну не знаю, яйцо динозавра вместо изумрудов.

— Счастье? — Лэрке очень старательно произнесла это слово, будто я был глухим и читал по губам. — Ты веришь, что это возможно?

— Я был счастлив там, на холме с костями.

Говорил я, не думая, потому что знал — включу мозги, и все, пропаду, изгажу все.

— Почему именно я? — она изучала мои глаза, а я тонул все глубже между зеленью и ультрамарином, и все тело тянуло сладко, будто засасывало в слив ее зрачков. — Прямо сейчас в мире умирает больше сотни людей. Дети. Герои. Святые. Почему я должна жить?

— Фак героев, — говорю. Блин, почему у меня между ног все еще гребаный велосипед? — И святых. Ты особенная. Для меня. Думаю, я смог бы убить того, кто причинил тебе боль.

Лэрке усмехнулась невесело, одним уголком рта:

— Думаю, им пришлось бы занять к тебе очередь.

Я бросил велик на дорожку. Шагнул к ней, руку на руль положил.

— Я серьезно говорю. Мне все равно уже. Если тебя обижает кто-то… Если это выход… Ты только скажи мне, кто он.

Она помолчала немного, будто серьезно взвешивала такую возможность. Думаете, мне было страшно? Нефига. Думаете, я бы сочковал, если бы она назвала тогда имя? Не знаю. Честно. Меня будто вштырило тогда, просто от одного разговора с ней. Сказал бы раньше кто, что бывает такое, я бы первый этого идиота послал.