Фиалка Пратера - Кристофер Ишервуд Страница 36

Его могли бы и впрямь серьезно помять, если бы Отто и его приятели силой не проложили ему дорогу на верхнюю лестничную площадку. Их могучие тела разбрызгивали перед нами толпу, а мы изо всех сил спешили следом. Артур вцепился мне в руку, разом испуганный и скромно зардевшийся от удовольствия. «Ты только представь себе, Уильям, они все меня знают», — задыхаясь, шепнул он мне на ухо.

Но толпа с ним еще не наигралась. Добравшись до двери в штаб, мы оказались в самой выгодной позиции для того, чтобы нас смогла лицезреть вся столпившаяся внизу, втиснувшаяся в лестничный пролет людская масса. Они увидели Артура, и здание потряс еще один кошмарный приветственный вопль. «Пусть скажет речь!» — завопил кто-то. «Речь! Речь! Речь!» Стоявшие на лестнице принялись ритмично скандировать и топать ногами; тяжелая поступь их башмаков была ужасна, как ход колоссального поршня. Казалось, если Артур не сделает хоть что-нибудь, чтобы их угомонить, лестница просто рухнет.

В решающий момент распахнулась дверь штаба. Это был Байер, собственной персоной, — он вышел посмотреть, из-за чего на лестнице шум. Улыбчивым взглядом снисходительного к детским шалостям директора школы он разом окинул всю сцену, и она явно его позабавила. Рев толпы ничуть его не смутил; дело привычное. Он улыбнулся и пожал руку перепуганному и совершенно сбитому с толку Артуру, возложив ему на плечо уверенную отеческую длань. «Людвиг!» — заревели зрители. «Людвиг! Артур! Речь!» Байер рассмеялся и одним-единственным добродушным жестом поприветствовал их и объявил митинг закрытым. И развернулся, чтобы препроводить нас с Артуром в штаб. Шум снаружи постепенно стих, распавшись на пение, на отдельные шутливые выкрики. В самом штабе зажатые между кучками отчаянно спорящих между собой мужчин и женщин машинистки искренне старались сосредоточиться на работе. Стены были сплошь оклеены сводками новостей с результатами выборов. Мы протиснулись в маленький кабинет Байера. Артур тут же опустился на стул и принялся обмахиваться своей чудом уцелевшей шляпой.

— Нет, ну надо же… бог ты мой! Вот уж, что называется, попал в водоворот истории; еле выбрался. Нет, это и в самом деле красный день календаря для нашего общего дела.

Взгляд Байера остановился на нем: живо, заинтересованно и как будто даже с легкой толикой удивления:

— А что, вас это удивляет?

— Ну — э — должен признать, что я никак, даже в самых радужных мечтах, не осмеливался надеяться на столь решительную — э — победу.

Бауэр одобрительно кивнул:

— Да, вышло и в самом деле неплохо. Но как мне кажется, было бы неразумно преувеличивать значимость нашего успеха. Нам сыграл на руку целый ряд факторов. Хотя сам по себе факт, конечно, как это по-вашему, симптомический?

— Симптоматический, — тихо кашлянув, поправил его Артур. Его голубые глаза нервически бегали по грудам бумаг на рабочем столе Байера. Байер одарил его лучезарной улыбкой:

— Ах да, конечно. Симптоматический. Он симптоматичен с точки зрения того этапа, на котором мы в данный момент находимся. Мы еще не готовы перебраться на ту сторону Вильгельмштрассе, — он пренебрежительно махнул рукой в сторону Министерства иностранных дел и резиденции Гинденбурга. — Нет. Еще не готовы.

— Как вы думаете, — спросил я, — это действительно означает, что наци сходят со сцены?

Он покачал головой: решительно и твердо:

— К сожалению, ничего это не означает. У нас нет повода праздновать победу. Для них это всего лишь временное отступление. Видите ли, мистер Брэдшоу, экономическая ситуация работает на них. Сдается мне, мы о наших друзьях еще много чего услышим.

— Прошу вас, что вы такое говорите, этакая гадость, — суетливо теребя шляпу, проворчал Артур. Его глаза продолжали тайком обследовать стол. Байер проследил за направлением его взгляда.

— А вы не любите нацистов, Норрис?

Его тон был полон этакого веселого изумления. Казалось, именно в данном месте и в данную минуту он отчего-то находит Артура особенно забавным. И я никак не мог взять в толк — отчего. Он подошел к столу и начал как бы между делом перебирать лежащие там бумаги.

— Ничего себе! — возмущенно вскинулся Артур. — Вы что, сомневаетесь? Естественно, я их терпеть не могу. Гнусные типы…

— Ну зачем же так! — Байер, выдержав долгую паузу, достал из кармана ключ, открыл ящик стола и вынул из него тяжелый запечатанный пакет. В его рыжевато-карих глазах плясали чертики. — Позиция совершенно ошибочная. Сегодняшний наци завтра может оказаться коммунистом. Когда они увидят, куда их завела предложенная вождями программа, может статься, их окажется не так уж и трудно переубедить. Вот если бы все противоречия можно было разрешить столь же просто. Но видите ли, есть и другие люди, на которых такого рода аргументы не действуют.

Он, улыбаясь, вертел в руках пакет. Артур, как зачарованный, никак не мог оторвать от пакета глаз; Байер же, казалось, забавлялся, испытывая на нас свой гипнотический дар. Как бы то ни было, Артур явно чувствовал себя не в своей тарелке:

— Э — н-да. Ну, в общем… может быть, вы и правы…

Повисла странная пауза. Байер улыбался сам себе, загадочно, одними кончиками губ. Видеть его в подобном расположении духа мне до сей поры не доводилось. И вдруг он словно бы вспомнил о предмете, который держал в руках:

— Да, кстати, дорогой мой Норрис… Вот те самые документы, которые я обещал вам показать. Не будете ли вы так любезны вернуть мне их завтра утром? Сами знаете, мы должны их передать, и чем быстрее, тем лучше.

— Да, конечно. Непременно… — Артур в буквальном смысле слова подскочил со стула, чтобы взять пакет. Он был похож на пса, которому доверили кусочек сахара. — Уверяю вас, я буду беречь их как зеницу ока.

Байер улыбнулся и смолчал. Несколько минут спустя он любезно вывел нас из здания через черный ход по лестнице, которая вела во внутренний дворик. Таким образом, Артур избежал повторной встречи со своими почитателями.

Мы вышли на улицу и двинулись прочь; вид у Артура был задумчивый и как-то неуловимо несчастный. Два раза он тяжело вздохнул.

— Что, устали? — спросил я.

— Да нет, мальчик мой, не то чтобы устал… Просто решил предаться излюбленному своему греху — философствовал. Когда доживешь до моих лет, начинаешь все отчетливее и отчетливее понимать, какая это странная и непростая штука, жизнь. Ну вот, к примеру, взять хотя бы нынешнее утро. Наивный энтузиазм всех этих юношей; он тронул меня буквально до глубины души. В подобных случаях начинаешь чувствовать себя таким никчемным. Есть, наверное, такие люди, которым незнакомы муки совести. Только я к их числу не отношусь.

Самое странное в этой нелепой вспышке откровенности заключалось в том, что Артур, судя по всему, действительно верил в то, говорил. Это была самая настоящая исповедь, вот только я тогда не захотел его понять.

— Да-да, — осторожно поддакнул я, — и у меня порой случается точно такое же чувство.

Артур не ответил. Он просто вздохнул — в третий раз. По лицу его пробежала внезапная тень тревоги; он торопливо прошелся пальцами по раздувшемуся карману, где лежали бумаги Байера. Они были на месте. Он облегченно вздохнул.