Браки в Филиппсбурге - Мартин Вальзер Страница 36

— Отравилась рыбой? — переспросил Бенрат. — Так вряд ли я тот врач, к которому нужно было обращаться.

— Ах, доктор, — воскликнула госпожа Фолькман и отбросила руку, словно это была кожура банана, — вы же всегда и во всем умеете помочь.

Обещанием вскорости заглянуть к ним Бенрат купил себе право быстро распрощаться. Дамы же собирались вытащить господина Боймана из редакции и вместе пообедать. Мальчик, право, слишком налегает на работу.

Анна во время разговора едва ли хоть раз взглянула на Бенрата. Наверно, сердилась, что он ей не помог. А он рад был, что отказался. У дочери Фолькмана вполне хватит денег пригласить врача, проделывающего подобную операцию каждодневно, привычного к подобного рода риску. А ему даже деньги было бы взять неудобно у дочери друзей.

Если бы они знали, что Бирга… они и все другие, весь Филиппсбург. Ему вспомнилась газетная заметка, которую долго обсуждали в обществе. Муж поссорился с женой и ушел, хлопнув дверью; жене он бросил: никогда больше не вернусь к тебе. Жена схватила ребенка, выбежала за мужем на лестницу и крикнула ему вслед: если ты меня бросишь, случится что-то страшное. На следующий день ее и ребенка нашли на каменном полу в кухне; цианистый калий. Мужа признали виновным в смерти ребенка. Он бы должен знать, что ребенку грозит опасность, если он оставит семью. Дело дошло до верховного федерального суда. Одна судебная инстанция решала так, другая этак: один судья приписывал мужу вину в смерти жены, другой оправдывал его полностью. Верховный суд утвердил приговор первой инстанции. Бедняги судьи, подумал Бенрат.

С каким трудом сформулировали они различие между смертью жены и смертью ребенка! К чему мы придем, если каждый будет иметь право угрожать самоубийством и насилием, решали они. Но ребенку грозила опасность, об этом муж должен был подумать. Как же надо было ему поступить? Традиция и религия рекомендуют, заявили судьи, продолжать распавшийся брак как семейную общность. Но подобное положение нельзя утверждать средствами уголовного права. Это было бы ущемлением свободы личности, которого от них никто не смеет требовать, ничем не оправданной помехой человеку в осуществлении своих прав. Стало быть, в соответствии с действующим правом он мог уйти от жены. Но ребенка он не должен был подвергать опасности! Стало быть, все-таки не мог уйти? Да. Нет. Да. Нет. Традиция, и религия, и действующее право. Бедняги судьи, подумал Бенрат. Его они бы оправдали. Бирга никогда ему не угрожала.

Но он же не хотел больше думать о Бирге. Да, а ее родители, не нужно ли по крайней мере известить ее родителей? По телефону. Нет, письмо проще, чем телефонный разговор. А телеграмма проще, чем письмо. Стало быть, телеграмма. Но как составить ее? Приедут ли они сразу же? Бирга была их единственным ребенком. И вот самоубийство.

Он завернул в улицу, где у адвоката Альвина была контора. Его тотчас пригласили.

— Я несказанно удивлен, господин Бенрат, сколько лет я здесь практикую, а теперь, когда собираюсь закрыть контору, вы появляетесь у меня. Позвольте спросить, не хотите ли вы стать моим клиентом?

Бенрат счел себя обязанным прежде разыграть удивление и поинтересоваться у адвоката, почему он закрывает контору.

— Я ухожу целиком в политику, — ответил Альвин, сияя. — Уже неделя, как я член земельного правления Христианско-социально-либеральной партии Германии, ХСЛПГ, она только что создана, я с головой погрузился в ее дела, и уже на ближайших выборах поглядим, обойдутся ли без нас! Наш замысел заключается в следующем, доктор Бенрат, он должен вас заинтересовать, замысел, который я, не участвуй я столь активно в его формировании, расценил бы как гениальный, ибо, поймите, дальше так продолжаться не может, сколько у нас этих искусственно созданных правительственных коалиций, кто только не сбивается там в кучу и не составляет правительство, которое с самого начала чревато кризисом, народу морочат голову, склеивают кое-как программу, растрачивают попусту время и деньги и воодушевление народа, но их пустая болтовня не ведет ни к каким решениям. Мы все это изменим, для начала у нас, на базе нашей земли, мы — та партия, которая может принять любого избирателя, ХСЛПГ даст кров людям с самыми разными интересами, мы, партия единства, мы, партия с единым аппаратом, предназначенным для создания правительства, мы способны к действию и не пойдем на ложные компромиссы, понимаете, доктор!

Бенрат поздравил господина Альвина. Адвокат, захлебываясь, продолжал:

— Да, знаете ли, любителем тут долго не протянешь. Либо все, либо ничего. А я убежденный практик. Что мне это крючкотворство, это хождение вокруг да около, ничего, кроме разводов, обжалований завещаний и жилищных споров. Я по горло сыт всей этой ерундой. Благодарствую. Служить метлой тем, кто хочет сохранить чистенькие ручки, нет, знаете ли, какая уж это жизнь, адвокат номер такой-то, глянешь в зал, там в лучшем случае человек сорок сидят, что проку от твоего красноречия, и никакого авторитета не приобретешь, в конце концов всякое желание работать пропадает. Хочется же продвинуться, хочется что-то настоящее делать, для чего же человеку даны локти, а, господин доктор, для чего же они предусмотрены в нашем четко продуманном скелете?! Неужели для того только, чтобы попеременно то за письменным столом, то за адвокатской конторкой протирать рукава?

Бенрат покорно слушал. Господин Альвин вертелся на своем стуле во все стороны, раскидывал короткие ручки в воздухе, засовывал время от времени то один указательный палец, то другой за воротник, освобождая на секунду-другую разбухшую шею от его тисков, и так сильно крутил головой, произнося свою речь, что его мясистые щеки, повинуясь законам центробежной силы, разлетались в стороны, словно стремясь оторваться от лица, подобно висячим диванчикам карусели, когда ее скорость достигает предела. Наконец он, видимо, вновь заметил присутствие Бенрата. Бенрат начал рассказывать, что привело его сюда. Кругленький адвокат на мгновение придал своим массам полный покой. После чего из его уст фонтаном забили соболезнования, которые без единой поправки можно было напечатать в разделе местной хроники «Филиппсбургер тагблат». Бенрат между тем внимательно вглядывался в лицо адвоката: оно давным-давно выступило из берегов, каковые и у него, по всей видимости, когда-то обозначались лицевыми костями; теперь разглядеть их было немыслимо; беспорядочные потоки мяса и жира исчертили все лицо, а рот, не подросший соразмерно, казался крошечным, превратился в малюсенькое неприличное отверстие, которое беспрерывно дергалось туда-сюда, чтобы окружающие массы не поглотили его полностью.

Господин Альвин всем своим видом показывал, что весьма польщен; он видит в визите Бенрата доказательство дружеского доверия. Во время мимолетных встреч на светских приемах едва узнаешь друг друга, да, столь мимолетны нынче контакты, и все-таки люди определенного уровня чутьем выуживают родственные души из массы гостей. Он тоже всегда видел в Бенрате человека, с которым приходится считаться и на которого можно рассчитывать, что самое приятное. Время покажет, кто на что способен, кто человек, а кто дерьмо. Не суть важно, посвящаешь ли ты себя политике, дабы взвалить на себя всю полноту ответственности, или борьбе с болезнями, настоящий человек остается всегда настоящим человеком. Разумеется, он охотно возьмет дело Бенрата в свои руки. Хотя дела, по сути, никакого и нет. Он понимает, что Бенрат прежде всего хотел бы уехать прочь из города, прочь от пересудов, от неискренних гримас сочувствия, от людей, охочих до сенсаций. Родителям жены, разумеется, сообщит он. Счастливого пути. Отдохните хорошенько. И возвращайтесь. Здесь есть настоятельная нужда в каждом порядочном человеке.