Мышонок и его отец - Рассел Хобан Страница 36

На исходе дня, начавшегося с подъёма флага, слониха в глубокой задумчивости стояла на площадке, глядя через окно в гостиную, где дрожащий огонёк единственной тусклой свечи то выхватывал из тьмы, то вновь окутывал тенями её маленькую территорию.

– Что-то не так, дорогая? – спросил мышонок-отец. – Тебя что-то беспокоит?

– Не то чтобы прямо уж так беспокоит, – отозвалась слониха, – но мне кажется, чего-то ещё не хватает. Вот только ума не приложу, что бы это могло быть.

– Ещё одного флагштока, мама? – предположил мышонок-сын.

– Нет, – сказала слониха.

– Ковра на лестницу? – подала версию тюлениха.

– Нет, – сказала слониха.

– Света, – донёсся чей-то негромкий голос из густой травы под шестом.

– Ну конечно! – воскликнула слониха. – Именно! Я так долго прожила без крыши над головой, что совсем позабыла, как оно должно быть. В нашем доме должно быть настоящее освещение, а не эти жалкие свечные огарки. – Она помолчала немного, а затем осведомилась: – Кто это сказал?

Квак дошлёпал до края площадки и глянул вниз.

– Крысий Хват, – сообщил он.

– Тьфу ты! – возмутилась слониха. – Я-то думала, мы избавились от этого мерзкого типа навсегда. Гоните его прочь!

Выпь грозно захлопала крыльями и снялась с площадки. Бывший хозяин свалки робко съёжился в траве под покровом сумерек.

– Нет, пожалуфста! – взмолился он. – Не прогоняйте меня! Я теперь нифто и никто! Я бежвредный! Все теперь фмеютфа над Крыфьим Хватом, а вфера жук-мо-гильфик футь не закопал меня, когда я прилёг вждрем-нуть. Фжальтешь!

– Кажется, он и вправду совсем безобидный, – заметил отец.

– Я могу найти для вас лампофки и всё подключить, как надо, – продолжал Крысий Хват. – Я фтолько вфего умею! И фто угодно могу придумать. Я вам пригожуфь, вот увидите!

– Ты же любишь темноту! – напомнил мышонок-сын.

– Нет-нет, уже нет! – запротестовал Крысий Хват. – О, одинокий жверёк во тьме! В этой жуткой ночи, полной ненавифтного фмеха и фёпотов! Темнота – это так ужафно! Вожьмите меня к фебе, пофвольте вам служить! Ф нафтояффими лампофками ваф дом фтанет такой крафивый!

– Вот бедняга! – растрогался отец-мышонок. – Трудно его не пожалеть.

– Фмилуйтефь! – молил между тем Крысий Хват. – Только подумайте! Только предфтафьте фебе, фколько вфего полежного я фмогу для ваф фделать! И где бы вы фейфас были, ефли бы вам не прифлось фтупить фо мной в битву? Как бы вы одержали эту победу, ефли бы не было Крыфьего Хвата, обречённого проиграть?

– А в этом что-то есть, – согласился гадальщик.

– Пустить эту тварь в свой дом? – возмутилась слониха.

– Ничего страшного, дорогая, – возразил её муж. – По-моему, нам теперь нечего бояться Крысьего Хвата. Сдаётся мне, он усвоил урок.

– А если нет, – подхватила выпь, – я буду только счастлива вколотить его ему в голову.

– Он подлец и негодяй и не заслуживает ни малейшего доверия, – стояла на своём слониха. – А кроме того, у меня от одного его вида с души воротит.

– Я приму ванну, – пообещал Крысий Хват. – Я переоденуфь во вфё чифтое и буду офень аккуратным.

Слониха вздохнула.

– Да, настоящие электрические лампочки – это и вправду было бы очень мило, – признала она.

Крысьему Хвату спустили лестницу, и он взобрался наверх.

Поверженный господин свалки принял ванну, как и обещал, и вместе с грязью, казалось, смыл с себя и последние остатки претензий. Преисполненный смирения и покорности, в своём новом одеянии – чистом, но грубом лоскуте мешковины – он походил теперь на кающегося грешника. И все свои силы он посвятил высокой миссии: принести свет в то самое жилище, где когда-то вершил чёрные дела под покровом тьмы.

Объяснив, что на скорый результат рассчитывать не стоит, Крысий Хват тотчас приступил к изысканиям и в первую очередь тщательно проверил остатки старой проводки, проложенной в кукольном доме ещё в незапамятные времена. А попутно, взглянув на дом глазами прилежного слуги, а не беззаботного хозяина, он обнаружил, что и другой работы здесь – непочатый край.

Он безропотно выполнял всю самую трудную, самую чёрную работу: подметал полы, вытирал пыль и мыл подоконники; обтёсывал доски, таскал тяжести и чинил сломанные вещи. Он делал то, что заводяшкам, птицам и гадальщику было попросту не под силу. Взор его смягчился; демонический огонь, некогда горевший в его глазах, угас. Он держался так кротко и так трогательно выражал благодарность за всякое доброе слово, что перед лицом столь чудесного преображения растаяло бы даже каменное сердце. Однако слониха принимала нынешнее смирение Крысьего Хвата так же бесстрастно, как и его былое высокомерие, и держала его под строгим и неусыпным надзором.

Когда ремонтные работы завершились, жизнь в кукольном доме потекла более размеренно и у мышонка с отцом появилось свободное время. Теперь наконец-то можно было подступиться к задаче самозавождения. Они провели инвентаризацию запчастей и стали раздумывать, с какого конца подойти к этой проблеме.

Квак пытался отговорить их.

– Я и сам ума не приложу, как это сделать! – заявил он. – Мало того, подумайте как следует – и вы сами увидите, что в этом просто нет нужды. У вас есть добрые друзья, которые всегда будут вас заводить, и разных механизмов у вас – сколько душе угодно. Перед вами открыты все пути! Вы теперь можете всё… ну, почти всё. А быть всё время в движении – это же так утомительно!

– Вы просто не понимаете, каково это: пройти такой путь, не зная, когда тебя заведут в следующий раз! – воскликнул мышонок-сын.

– Тут дело в принципе, – добавил отец. – Всякая мышь стремится к независимости. Мы вступили в бой и отвоевали свою территорию, так неужели мы должны и впредь оставаться беспомощными? Мы даже не можем сами охранять свои владения!

И прочие обитатели дома предоставили мышонку с отцом спокойно размышлять над проблемой. Отец и сын стояли вдвоём на площадке и глядели на свалку сквозь голубоватое осеннее марево; на ветру громко шуршали листья, пламенеющие красками осени; вдали, у самого горизонта, сходились в точку сверкающие рельсы железной дороги. Болотный ястреб, доставивший мышат к победе, всё кружил над своим болотом, высматривая добычу. Всё те же чёрные вороны, что каркали над заснеженным кладбищем автомобилей почти год тому назад, оглашали окрестности хриплыми криками, и в голосах их слышалось приближение новой зимы.

– Ключ умножить на Завод равно Идти, – промолвил мышонок-сын.

– Идти разделить на Завод равно Ключ, – откликнулся мышонок-отец.

– Кажется, мы зашли в тупик, – подытожил сын. – Давай-ка начнём сначала.

Отец стоял неподвижно, вытянув перед собой пустые руки. Ручки малыша касались орехового барабанчика, эхом вторившего его словам. Их старый, проржавевший механизм лежал перед ними на площадке; медленно, шаг за шагом, шестерёнка за шестерёнкой, зубчик за зубчиком отец и сын постигали тайную суть того, что вело их путями большого мира. Свет растворился в сумерках, а вскоре и ночная тьма поднялась над костровым заревом, бормоча несметными голосами. Ночь сменилась безмолвным рассветом; вспыхнула и замерцала над горизонтом Пёсья Звезда. Мышонок с отцом, все в бусинах росы, смотрели на восходящее солнце и молча дожидались смелого прыжка к открытию, к неведомому Иксу самозавождения.