Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - Илья Троянов Страница 36

Правительство недолюбливает изгнанника, которого приняло лишь потому, что в свое время подписало Женевскую конвенцию. Изгнанники ничего не смыслят в политической обстановке и в политической стабильности. Будучи совершенно свободными людьми, которые потеряли все, что имели, они готовы сделать больше, чем надо, зайти дальше, чем следует. За некоторыми из них ухаживают — на всякий пожарный случай, но по большей части из-за того, что они еще до бегства были причастны к власти. Эти не столь идеалистичны, с ними проще разговаривать, они предсказуемы, понимают намеки и разбираются в делах, словом, заслуживают доверия. За другими же лучше приглядывать — тоже на всякий пожарный случай. А если настанет день возвращения? Рейсовым самолетом, при билете, с большей помпой, чем был их уход. Интересно, а когда изгнанник догадывается, что десятки лет провел как бы в карантине и для наступивших времен чересчур стерилен? Он ступает на землю, и земля эта очень тверда. Плодородный слой уничтожен, здесь уже ничему больше не дано укорениться, ничему. Но в этом изгнанник не желает себе признаться. А может, ему податься в Амазонию, столь же далекую и столь же близкую, как могила?

Стук в дверь. Васко пытается разглядеть, который час. Четыре утра. Он выскакивает из постели. Дверь открывается, он ныряет в штаны, вспыхивает свет, он застегивает ширинку. Женщина с ребенком примерно того же возраста, что и Алекс, входит в комнату. Сопровождающий ее мужчина указывает на вторую двухэтажную кровать и снова исчезает. Васко заговаривает с женщиной. Она отвечает лишь кивком. С ее пальто капает на пол. А он и не заметил, что идет дождь. Он не знает, что ему сказать. Яна недовольно открыла глаза, но, поскольку незнакомый мужчина вышел, она тоже вылезает из постели.

— Оденься, — шипит Васко.

Яна подводит женщину к столу, придвигает стул.

— Мам, что случилось? — спрашивает Алекс с верхнего этажа второй кровати.

Вошедший мальчик глядит на него.

Женщина смотрит на стол, и пальцы ее касаются щербинки на столешнице. Васко и Яна подсаживаются к ней. Мокрые волосы делают ее жесткое, измученное лицо еще более суровым. Она что-то бормочет.

— Вы, может, голодны? У нас есть хлеб и мармелад.

Она отрицательно мотает головой.

— Он пришел и взял меня с собой.

— Кто «он»?

— Его так долго не было. Целых четыре года. Четыре года. А потом он вдруг пришел. Прошлой ночью. С братом. И велел нам укладываться. Просто вот так пришел после четырех лет. Пришел и взял меня с собой. Я о нем ничего не слышала. Он все равно как умер. И весь город знал, что он сбежал. Позор. Все-все это знали. Бросил меня с малышом. С тех пор все меня избегали. И вдруг он тут. Обнял меня как чужой. И сказал, чтоб я побыстрей укладывала вещи. А его брат разбудил моего сына. Нам сегодня же ночью надо перейти границу. Просто взять и перейти. После четырех лет. Его брат одевал Ивайло и все торопил нас. Я побросала кой-какие вещи в чемодан. Чтоб мы пошли. Немедленно. И я с ними. Я даже не могла ничего сообразить. По-моему, это было прошлой ночью. Он просто пришел и забрал меня с собой.

— А где ваш муж теперь?

— В пансионе, неподалеку отсюда. Мы должны были идти сюда. А он нет. У него уже другой паспорт.

— По-моему, вам надо поспать. Алекс, иди сюда, в мою постель.

— Нет, нет, не надо. Я могу спать и с Ивайло.

— Да никаких проблем. Вы очень устали. Вам надо хорошенько выспаться.

— Ну и подлый же тип, этот ее муж, — говорит Яна на другое утро. Женщина с сыном еще спят. Васко и Яна тихонько вышли из комнаты, чтобы принести чаю.

— Ты не должна так говорить. Как бы то ни было, но он вернулся к ней.

— А от этого все стало еще хуже. Почему, спрашивается, он сразу не бежал со всей семьей? Так что, пожалуйста, не защищай его. Прошло целых четыре года, пока он спохватился, что у него, между прочим, есть жена и ребенок. Он, видите ли, вдруг понял, что ему их не хватает, может, он просто не сумел найти себе хорошую жену, ее так сразу и не найдешь. А теперь он заявляется в полной уверенности, что жена последует за ним. Как будто сама она вообще не имеет права голоса.

— Но зато он не побоялся риска, он два раза перешел границу. Уже одна только мысль, что мне пришлось бы вернуться… А вдруг его схватили бы?

— Ну и поделом. Лучшего он и не заслужил. Как можно так обходиться с собственной женой?!

Иво Шикагото приходит к Васко:

— Ты не мог бы помочь мне заполнить эти штуки?

— Непременно сейчас?

— Ну прошу тебя.

— Ладно, пошли, сядем в столовой. Ну, давай сюда твои бумаги. Это что такое? Южная Африка? Иво, на кой тебе сдалась Южная Африка, когда ты уже одной ногой в Штатах? Штаты ведь куда лучше, чем Южная Африка.

Иво мотает головой, Иво отводит взгляд. Он сжимает кулаки, свешивает руки между коленями, наклоняется вперед. На голове у него Васко видит зачатки будущей лысины.

— Я вас просто морочил, нет, я себя морочил, а это куда хуже. Он ничего мне не вышлет. Ничего, после целых шести месяцев и такой уймы писем. Он не хочет, чтобы я приехал. Один Бог знает почему, но он не хочет.

— Но ведь у тебя были сведения от него, я думал, что он написал тебе, я хочу сказать, ты там все так хорошо знаешь…

— Это все раньше было, ну кое-что я, конечно, знаю… Я думал, он сразу откликнется, едва получит известие, что я бежал.

— А позвонить ему ты не можешь?

— У меня нет номера. Мы уже давно ничего о нем не слышали. Вот в чем дело. Ему наплевать на нас. Не иначе, он большой скряга.

— Все равно он мог бы, по крайней мере, перетащить тебя туда. Родственнику в такой ерунде не отказывают.

— А может, он умер.

— С чего это он вдруг умрет?

— Ты небось думаешь, что в Штатах вообще не умирают?

— Нет, конечно, но если он одних с тобой лет, это маловероятно.

— А что, если он погиб в автокатастрофе?

— Ты ведь сам рассказывал, что там автокатастроф не бывает, потому что все водители соблюдают правила дорожного движения. Slow motion, говорил ведь? А если даже и столкнутся две машины, все равно ничего страшного не случится, потому что машины у них очень прочные.

— Чепуха, это про шведов кто-то рассказывал, потому что они ездят на своих «вольвах». На такой машине ничего не страшно. А в Штатах всяких дорожных происшествий выше головы. Они то и дело бьются. Ты даже не представляешь себе, до чего это опасная страна, ты даже и не догадываешься, как часто нападают на людей в Чикаго. Там гораздо проще получить пулю, чем гражданство.

— Хватит, Иво, ты преувеличиваешь.

— Почему это я преувеличиваю? Я знаю, что говорю. В больших городах вообще нельзя жить, там прямо ад, средь бела дня палят. Ты хоть немножко представляешь себе, что там творится? Ты где-нибудь притулился, думаешь только о своих делах, но тут какому-то психу надоело жить, а у них там у всех есть по револьверу, и этот самый псих начинает палить во все стороны. Войдет в первую попавшуюся забегаловку и пристрелит всех, кто там ест. Тут тебе и чизбургер станет поперек глотки.